...Либо с мечтой о смерти
Шрифт:
— У вас на редкость крепкая выдержка.
— Бросьте. При чем тут это? Мне досадно, признаюсь откровенно, что гнилая душонка избежала аннигиляции, но несколько утешает мысль, что подонок совершил переход в таком состоянии, что последующие воплощения — не одно, а целый ряд — будут на редкость жалкими.
— Он родится жабой или ящерицей?
Мара бархатисто рассмеялась, бросив на меня взгляд лукавый и торжествующий.
— Хуже. Воплощение в теле жабы было бы для него редкой удачей. Хотите, я расскажу, что именно сделали, всего за пару дней до пожара, с этим великолепным
— Нет.
— Ну, какой вы! — она разочарованно сморщилась. — Не стройте же из себя неженку и человека без кожи. Уверена, вы сгораете от любопытства.
— Я сказал: нет. Я не буду слушать.
— А я буду говорить! — рассердилась Мара. — Иначе, зачем я сюда пришла, по-вашему? Мне хочется поделиться, а кроме вас некому. Не мужу же, в самом деле? К чему лишний раз растравлять его самолюбие. Да и не оценит он проделанное как следует при своей врожденной тупости и толстокожести. И не глупеньким девочкам вроде Юдит, пусть и считающим себя крайне умненькими. Ну же, Норди! Не выходите из своей роли, не портите пьесу.
— Мне очень лестно, что ночным горшком в очередной раз выбран я. А не Майер и не Юдит. Но слушать о садистских издевательствах над беззащитным человеком я не намерен. Хватит с того, что вы дали ему сгореть заживо. Увольте: никакого любопытства во мне эта тема не вызывает.
— А мне хочется, хочется, хочется, чтобы вы слушали!!!
Она затопала ногами, как капризный ребенок. Прическа растрепалась, глаза злобно искрили, ноздри трепетали с удвоенной силой.
— Да я просто уйду, и всё. — Я шагнул к вешалке и взялся за куртку. — Рассказывайте ваши ужасы стенам.
— Стойте! Не смейте уходить!.. — Пчеломатка была близка к истерике. — Неужели вы до сих пор не поняли, что мне нельзя перечить? Не уразумели, при вашем высоком ай-кю, с кем имеете дело?!
— И что же вы сделаете со мной в случае неповиновения? — Мне и впрямь было любопытно услышать ответ на этот вопрос.
— О Боже, — она вздохнула, прикрыв глаза, словно утомившиеся от горения. (Томная лицемерная тварь.) — Метод простенький, тот же, что и с моим испанским дружочком. К чему трудиться, выдумывая что-то новое, когда старенькое показало свою эффективность?
— Подвергнете нечеловеческим пыткам?
— Зачем? Для меня вы значите несравнимо меньше, чем мой красавчик. Там — нечеловеческая страсть, здесь — легкое увлечение. Просто прикажу Майеру отправить вас на тот свет в самый неблагоприятный момент: когда вы будете в ужасе или в отчаянье, когда будете проклинать родителей, наградивших вас бытием, или сгорать от стыда.
— Ради бога! — Я махнул рукой, выдавив кривую улыбку. — Отправляйте прямо сейчас: состояние у меня крайне мерзкое — и от ваших слов, и от всего вашего вида!
На этих словах я выскочил вон, изо всех сил хлопнув дверью.
Сука. Кровожадная гадина. Тварь восьмирукая.
Но какая же это мелкая душонка, — подумалось с удивлением, когда порыв яростного возмущения схлынул, а под подошвами привычно захрустел прибрежный песок. Мара потрясла меня своей гениальностью, и я не сразу заметил, что во всем остальном она мелка и примитивна. Обычная женщина — никак не старая мудрая душа. Как же так может быть? Огромный блистающий дар гениальности в сочетании с примитивным разумом и страстями? И этот ее солипсизм: только очень юные, либо незрелые разумы могут свято верить в свою единственность в мироздании. Отними у нее гений — не выделил бы из толпы. Заскучал бы через пять минут разговора.
Да я и так уже заскучал — давно и мучительно, до зубовного скрежета, скучаю при одном на нее взгляде. Загадка? Мне ее не разрешить.
Глава 34 КОКОН
Разговор с Марой оставил пренеприятнейший осадок в душе. Я шел быстрыми шагами, почти бежал, надеясь физической активностью, ветром, свистящим в ушах, избавиться от ощущения гадливости. И тут — поспособствовал, видимо, свежий ветер — снизошло озарение: неверного любовника больше нет, значит, Маре незачем придумывать способ аннигиляции души. Вряд ли она будет стараться ради одной дурочки Юдит, и, следовательно, эта самая дурочка не сможет воплотить свою заветную чудовищную мечту.
Боже, какое счастье… Юдит не исчезнет из мироздания, не будет стерта, как неудачный рисунок мелом на стене или фломастером на пластике. Нелюдимая злючка, смутно напоминающая мою дочь, останется.
Не помню, когда испытывал в последний раз такое же оглушительное, всепоглощающее счастье. Скорее всего, ТАКОГО в моей сумрачной жизни не случалось ни разу.
Я продолжал бежать, чувствуя, как теплые потоки слез струятся по лицу. Задыхался и бормотал что-то, сам не понимая, что бормочу и куда бегу. Для меня так непривычна радость и, тем более, ликование, что был полностью смят ими, как ураганом, оглушен, ослеплен.
Эйфория, впрочем, оказалась недолгой: слишком много эндорфинов мой мозг выделять непривычен. Когда снова обрел слух и зрение, удивился, что ноги занесли в совершенно незнакомую местность. Такого быть не могло: остров Гиперборея исхожен за два с лишним месяца вдоль и поперек. Спустя пару минут сообразил, что местность знакомая, проходил здесь не раз. Незнакомой ее сделали вырубленная проплешина и новенький забор из бревен. Он достигал двухметровой высоты, без единой щели, и метров на пять заходил в воду.
Меня разобрало любопытство. Что могут охранять столь крепкие бревна? Полигон для адских опытов, не иначе. Выходит, Мара покривила душой, сказав, что строительство на острове полностью прекратилось. Что-то всё же построили.
Я прошел вдоль забора в воду, но уже в метре дно резко уходило в глубину. Нет, таким путем на запретную территорию не добраться. Повернул назад, обогнул забор со стороны леса и выбрал растущую у ограды сосну. Не потребовало большого труда залезть на нее (благо, не обрел еще жировых складок на брюхе и тяжеловесности ягодиц), с нижней ветки переползти на край забора и спрыгнуть на огораживаемое пространство. (При этом врожденному тупице и авантюристу не пришло в голову озаботиться, каким путем буду выбираться назад. Не пришло в голову, и всё тут.)