04-Версии истории (Сборник)
Шрифт:
и нацелившись им в чистый лист бумаги, а Елизавета, как и всегда, выглядящая хорошеньким тоненьким мальчиком, с волосами, спрятанными под черным бархатным беретом…
(Смотритель видел, какой могучей светлой волной могут падать они на плечи)…
сидела в кресле напротив, а сам Смотритель устроился обок — тоже в кресле и тоже на привычном месте.
Такая, стоит повториться, привычная расстановка (рассадка) творческих сил была запланирована еще вчера вечером — и отнюдь не Смотрителем.
Когда он, сильно под хмельком, шел из трактира «Лилия»,
(описание этой душераздирающей картины заставляет заменить сказуемое «шел» на другое — «влачился»)…
итак, когда Смотритель с грузом влачился к стоящей довольно далеко от «Лилии» карете Саутгемптона…
(к счастью, тот сообразил прибыть на премьеру «Укрощения» в карете, а не верхом, предвидя, вероятно, последствия)…
к графу Монферье (не к Смотрителю же) подбежал невесть откуда взявшийся здесь Тимоти.
Смотритель и спросил сразу:
— Ты откуда здесь взялся?
— В театре был, — сообщил Тимоти. — Нельзя, что ли?
— Почему нельзя? — удивился Смотритель, пытаясь устоять и одновременно удержать маловменяемых спутников. — Можно. А еще можно сбегать к театру, там стоит карета с гербом его светлости… — кивнул в сторону правой руки, — на дверях, и пусть она немедля сюда прибудет, а то я их не доведу… Или не донесу? — усомнился в выборе термина.
— Да какая разница! — с досадой воскликнул умный Тимоти, и восклицание явно относилось к терминологическим сомнениям графа Монферье. — Позову я карету, сейчас позову.
Только сначала сказать должен…
— Должен — говори. — В нынешнем своем состоянии граф Монферье был очень толерантен к чужим желаниям.
— Тут, значит, один молодой господин меня после спектакля разыскал… который вовсе даже молодая дама, как вы знаете… и велел передать, чтоб завтра вы ее с утра у себя ждали и чтоб его… — неодобрительно посмотрел в сторону левой руки Смотрителя, — предупредили о завтра.
— А что завтра будет? — полюбопытствовал Смотритель. То, что молодой человек, который вовсе молодая дама, — это Елизавета, он понял сразу.
— Работать надо, сказала она, — сердито заявил Тимоти. Не нравились ему пьяные мужики. — Хватит пьянствовать, сказала. Время, сказала, не терпит… А карету я мигом пригоню.
И умчался за каретой.
А Смотритель, трезвея…
(уж это он, как и все его коллеги, умел делать по заказу и быстро)…
подумал: кто ведет проект — он или Елизавета? И в который уже раз сам себе ответил, что не знает — кто. Вроде — он, а с другой стороны взглянуть — Елизавета.
Дуализм. Философское понятие, означающее двойственность.
Уилл выглядел с утра неплохо: что значит молодость! Немерено выпитое испарилось, переварилось, излилось, он явно чувствовал себя выспавшимся и готовым к литературным подвигам. Но к каким именно — не ведал.
Поэтому спросил, как только вышеописанная диспозиция установилась:
— Что писать-то будем? Что-то у меня с идеями не очень славно… — и добавил себе в оправдание: — Я вообще-то сонет с утра сочинил. Хороший. Может, прочту?
Сонеты у Шекспира получались самостоятельно. Смотритель объяснял себе это явление ненаучно, но логично: фрагментарное проявление действия менто-коррекции. То есть не оптом — все, а на развес. Ненаучность объяснения сглаживалась вполне явными результатами. Значит, можно было ожидать впереди объяснения научного — когда он вернется в Службу и ее спецы возьмутся обобщать нестандартный опыт проекта. А пока — мириться с приятным фактом.
Смотритель только собрался согласиться на предложение Шекспира…
(сам он ощущал себя так, как будто и не было вечерних возлияний: что значит школа Службы Времени!)…
как встряла несгибаемая Елизавета:
— Потом прочтешь. Никуда твой сонет не убежит. Ты что, считаешь: одна пьеса — и можно остановиться передохнуть?
— Я так не считаю, — быстро защитился Уилл.
Как она его выстроила, восхитился Смотритель, просто падает и отжимается, падает и отжимается!
— Тогда скажи честно: ты прочитал те листы, что я тебе давала?
— Прочитал, — сказал Шекспир. — Как раз сегодня утром и закончил. А потом сонет сочинил.
— Да что ты все со своим сонетом! — рассердилась Елизавета. — За сонеты я вовсе не беспокоюсь. Они у тебя получаются отлично. А вот пьесы…
— А что пьесы? — обиделся Уилл. — Успех-то какой…
— Любой успех кратковременен. Как огонь. Его надо поддерживать и поддерживать. Ну-ка скажи мне, как тебе «Диана»?
Смотритель решил, что пришла пора вмешаться в непонятное.
— Какая «Диана»? Не будет ли наглостью с моей стороны полюбопытствовать, что вы задумали без меня?
— Не будет, — вроде как смилостивилась Елизавета, вроде как заметила, что хозяин — рядышком и право имеет знать, о чем гости судачат. — Мне привезли французский перевод романа испанского сочинителя Хорхе де Монтемайора, называется «Диана». Мне он очень понравился. Я попросила мэтра Бартоломью перевести его на английский… Уилл неплохо говорит по-французски, но читает трудно, пока… и дала ему почитать — не все, одну только часть. Мне кажется, там есть крепкая основа для пьесы, очень интересная история.
— Кто такой мэтр Бартоломью?
Спросил и сам себе поразился: что ж ты не про обучение Шекспира французскому поинтересовался, а каким-то совершенно не нужным тебе и проекту мэтром?..
Но поразился — и не больше.
— Один мой знакомый, Бартоломью Йонг, тоже сочинитель, хотя и не очень известный… — Перехватила молниеносный взгляд Уилла, успокоила: — Он уже немолод, немолод, но обладает хорошим слогом. — Это прелестно нелогичное «но» после определения возраста так по-женски прозвучало! — Поэтому и перевод хорош… Там — про двух cabaliero из Севильи, двух молодых испанских дворян, которые страстно влюбляются в двух знатных синьорин из Мадрида. Но мы, разумеется, перенесем действие на землю Италии…