04-Версии истории (Сборник)
Шрифт:
— Да не жалко, — сказал Колтрейн.
— Вот вы утверждаете, будто вода — первична в процессе рождения жизни на Земле. Но не кажется ли вам, что сия мысль несколько противоречит Священному Писанию, где сказано, что сначала Бог сотворил небо и землю?
Колтрейн хмыкнул. Термин условен, потому что не описывает всей гаммы звуков, исторгнутых в краткий момент времени ученым. Но в сумме это был именно хмык, отчетливо выражавший удовольствие. Чем конкретно оно было вызвано, Смотритель не ведал, но именно его и добивался.
— Если следовать букве Писания, то вы правы, — радостно и одновременно ехидно сообщил Колтрейн. — Но обратите свой взгляд на его дух — как в буквальном, так и в переносном смыслах. Земля, как вы, полагаю, помните, была безвидна и висела в бездне. И тут же, рядом — Дух Божий носился над водою. Так?
— Вы хотите сказать, что Бог не создавал воду?! — Смотритель постарался вложить в восклицание максимум священного ужаса.
А и то здраво: Церковь… (что католическая, что местная, англиканская)… не дремала никогда.
— Ничуть! — Старик, как ни странно, не выказал никакого ужаса от услышанного. — Мы с вами обсуждаем Писание, то есть — написанное человеком. Каким человеком — в данном случае не важно. Каким-то прапрапра… Но написано оно о создании земли, неба, света божьего, суши, которая есть собственно твердь земная, человека, наконец. Но заметьте, юноша, что твердью, названною после ее сотворения небом, Бог отделил воду от воды. А в день, когда земля была безвидна и пуста, то есть до сотворения света, вода… тогда еще неразделенная… уже существовала. И витал над ней не Бог, а всего лишь его дух. Разве не остается дух Творца в том, что им сотворено? — Задал риторический вопрос и, не дожидаясь, естественно, ответа, продолжил: — На все это я и опираюсь, утверждая первичность воды в процессе рождения жизни… Из всего вышесказанного — три вывода. Первый. Вы плохо читали мой трактат. Второй. Вы поверхностно изучали Писание. Третий. Вы скверный философ. Как теперь будем дальше общаться, ваша светлость?..
Вместо небрежно высокомерного, но присущего старости и оттого объяснимого «юноша» — официальное «ваша светлость». Даже этим уесть постарался. Да и прав — хотя бы в первом: Смотритель вообще не читал трактата. Где бы он достал его?.. А узнал о нем от того же Тимоти, который все больше радовал Смотрителя своими следопытски-разведческими способностями.
Но не на того напал старый ученый червь! — Возможно, мэтр, я соглашусь с первым вашим обвинением. Ваш трактат — не куртуазное чтение, чтобы с ходу понять его глубину. А я лишь три дня назад сумел найти и прочесть его. Естественно, многого не осознал, не прочувствовал, да просто скользнул мыслью. Это поправимо и, надеюсь, простительно: уж очень спешил побеседовать с вами… А второе и третье обвинения отметаю с негодованием. Именно потому, что числю себя пристойным философом, я и затеял сей спор. И возражу вам убежденно. Что есть бездна, в коей Бог сотворил землю, и что есть вода, над которой носился Дух Божий?.. Стойте, я скажу свое!.. Вот у вас прекрасная оптическая труба, позволяющая видеть, как далеко отсюда ваши вертушки ловят речные течения. А в далекой прекрасной Италии мне выпала честь познакомиться и побеседовать с удивительным ученым по имени Галилео Галилей. Так вот, он усердно пытается построить такую же трубу, но во много крат более сильную, чтобы увидеть вблизи… представьте себе!., бездну. Ту бездну, в которой Бог сотворил не только землю, но и солнце, и луну, и звезды. А они, как некоторые считают, движутся не относительно земли… или все же Земли с большой буквы!., а относительно иных осей… как и Земля, кстати. И тогда понятия «бездна» и «вода» могут стать идентичными — это один вариант, а второй: вода, которая — по ту сторону тверди и которая… я с вами согласен… первична в процессе рождения Земли… все-таки с большой буквы, настаиваю!., вовсе не те воды по эту сторону тверди, чье собрание Бог нарек морями и чьи потоки вы сейчас изучаете.
Хорошо было у реки. Птички где-то свиристели, чирикали, щебетали. Трава торчала жестким естественным газоном, и не страшно было плюхнуться на него прямо в одежде. Народу — никого. Разве что Тимоти независимо прогуливался по верху холма — там, откуда шла дорога в Сити. Смотритель вспомнил Лондон своего века, прикинул — как там выглядит это патриархальное место, внутренне ужаснулся: шум, гам, толпы туристов, японцы с «леталками»… И сам себя одернул: все течет, все изменяется, истина банальная, конечно, но все же истина, разве ее кто-то отменил?..
Старик долго и пристально изучал собеседника, словно увидел его только что, а до сих пор он, Смотритель, был всего лишь фантомом, с которым, конечно, можно поговорить, но стоит ли напрягаться. Фантом — он и есть фантом, нечто виртуальное, как сказали бы лет через четыреста…
— Трактат «Об обращениях небесных тел», — медленно, шепотом произнес Колтрейн. — Вы-то откуда его знаете?
— Я бы не стал произносить вслух слова в таком сочетании, — тоже шепотом сказал Смотритель. — Труд с таким названием вреден и богомерзок. Католическая церковь пока еще не предала его проклятию, но, думаю, сей результат — не за горами. Да и конец его автора… Коперник, кажется?., бесславен… Вдруг я — доносчик, а, мэтр Колтрейн? Вдруг я прямо отсюда побегу к отцам иезуитам, моим тоже, к сожалению, соотечественникам? Вдруг я проведу параллель между трудом Коперника и вашим, мэтр?
— Вы мне угрожаете? — Голос старика сел до хрипа.
— Помилуйте, мэтр! — Смотритель обнял старика за плечи и медленно повел вверх по склону. — Я — дворянин и дорожу честью своего рода. В нем не было ни доносчиков, ни предателей, ни подлецов. Я искал вас, чтобы засвидетельствовать свое глубочайшее уважение к вам лично и к вашим трудам, и, считаю, не будет большим грехом, если мы отметим наше знакомство… чем?.. кстати, что из веселящих душу напитков вы предпочитаете?
— Сейчас я выпил бы пшеничного… — хрипло и по-прежнему шепотом ответил Колтрейн, послушно взбираясь в горку, мелко переставляя ноги, обутые в некое подобие обуви, но — выстроенное явным непрофессионалом из плохо выделанной кожи то ли барана, то ли коровы. Похоже, он сам себе сшил это — для своих ног. Или «старая дура». Но ходить, вероятно, было удобно, особенно если ноги больные.
— Замечательная идея! — воскликнул Смотритель. — Надеюсь, неподалеку есть заведение, где нас не отравят?
Чертиком из табакерки возник Тимоти.
— Ровно за углом того дома — трактир «Луна и кот», — сообщил он. — Если досточтимые господа не пожалеют для бедного мальчика мелкой монетки, я провожу с охотой.
— Веди, — подмигнул бедному мальчику Смотритель, — будет тебе монетка…
Монетку пришлось выдать.
И уже за столом, приняв по паре добрых глотков вонючего пшеничного виски и заев эти глотки сильно, до углей пережаренным на открытом огне мясом…
(единственное достоинство трактира заключалось в его близости к месту бросания вертушек в Темзу, но что было рядом, то Тимоти и назвал, какие к нему претензии?)…
нечаянные собеседники вернулись наконец к философским рассуждениям о воде как бездне и о воде как воде, и еще к другим — тоже сугубо философским. И Колтрейн успокоился, размяк, начал улыбаться шуткам графа Монферье и сам шутить. Короче, стал не прежним Колтрейном — колючим и язвительным, но, видимо, тоже прежним — обыкновенным умным и добрым старичком. Чьим-то там воспитателем.
— Да, кстати, — вспомнил граф Монферье после очередного глотка пшеничного, — я пару дней назад, прогуливаясь возле вашего дома и надеясь на встречу с вами… случайную, случайную… видел двух женщин, вышедших из дверей… Не от вас ли, мой милый дамский угодник?
Отношения к этому времени сложились — водой не разлить, а уж виски — тем более, и можно было позволить в обращении сильно младшего к сильно старшему всякие вольности типа «угодника».
— Ох, не припомню сейчас, Франсуа! — ответил Колтрейн. — Как припомнить, когда вы накачали меня пшеничным по самые уши?.. Как они выглядели?