04.1912
Шрифт:
— Что это за песня? — поинтересовалась Лиззи издалека.
Джо вздрогнул и пожал плечами.
— А-а, обычная, портовая, — сказал он, — даже и не портовая… просто песня. Её в каждом баре поют, где есть симпатичная разносчица. Ну и под юбку к ней лезут, само собой разумеется.
Лиззи сердито топнула.
— Джо! — возмущённо воскликнула она. — Что за гадости ты говоришь! Ты мог бы постесняться… передо мной…
— Ты сама это увидишь, и не раз, если правда хочешь идти в большую жизнь и не жить так, как тебе велит сестра, — Джо даже бровью не повёл, — но ладно, постараюсь держать свои рассказы при себе. С другой стороны, ты сама меня об этом спросила.
— Постараюсь больше не спрашивать, — пробормотала Лиззи.
Джо осмотрел её с ног до головы. В его глазах загорелась странная искра: как у мастера, что гордо осматривает любимое творение.
— Нет, — усмехнулся он, — честное слово, не знал бы, подумал бы, что ты — мой младший брат. Сходство ужасное. Интересно, кстати, Лиззи, сможешь ли ты научиться ползать по канатам так же ловко, как и я?
Лиззи с готовностью сбросила башмаки.
— А давай проверим! — азартно предложила она.
Джо вспрыгнул на борт и раскинул руки. Корабль стремился в далёкие атлантические просторы, три его винта работали без устали, но качка почти не ощущалась. Джо стоял на тоненькой грани, как канатоходец в цирке стоит на верёвке, и глаза его были зажмурены. Лиззи испуганно схватилась за сердце. С губ у неё так и рвались предостережения, но она не смела выкрикнуть ни слова, чтобы это не сбило Джо с толку и он не утерял равновесие.
Джо открыл глаза, и его ноги напряглись. В то же мгновение всё его тело сжалось, как пружина, пришло в движение и словно подлетело в воздух. Лиззи успела только ахнуть — а Джо уже очутился на канате и плотно обхватил его руками и ногами, прилепившись, как паучья паутина — к отчаянно бьющейся в агонии жертве. Канат чуть раскачался под весом Джо и медленно, лениво затих. Джо отпустил одну руку, подался к Лиззи и ухмыльнулся.
— А ты готова?
Лиззи опустила взгляд на свои ноги. Коленки у неё дрожали, и она вообще не чувствовала тела ниже пояса.
— Я… а если я упаду? — прошептала она.
Тёмные воды за бортом вдруг показались ей ещё темнее.
Джо нетерпеливо мотнул головой.
— Слушай, ты уже сидела на канате. Неужели сорвёшься теперь?
— Но я сама не понимаю, как я тогда это сделала! — в отчаянии воскликнула Лиззи. — Я не знаю… я не смогу!
Джо протянул ей руку. Лиззи отшатнулась, и он настойчиво схватил её за локоть, разворачивая лицом к себе.
— Не бойся. Если что, помни: я рядом.
Лиззи закрыла глаза и кивнула. Она глубоко вздохнула: один раз, второй, третий, обжигая горло неожиданным холодом. Сердце её забилось медленно — но оно всё ещё стучало тяжело, оно как будто пыталось выдолбить путь из груди. Лиззи неловко шагнула вперёд и ударилась носком о борт — странно, но боли она не почувствовала.
Рука Джо тут же приняла её руку. У Джо оказались очень грубые пальцы — Лиззи могла сказать, не открывая глаз, как много у него мозолей. Джо крепче стиснул её ладонь, и Лиззи оторвалась от палубы. Она вступила на тоненькую, узенькую полоску борта — по другую его сторону царствовал один лишь холод. Её сердце билось всё так же размеренно и тяжело, с трудом проталкивая по сосудам ледяную кровь.
— Давай, — тихо сказал Джо, и в руках у Лиззи оказался толстый, грубый канат.
Она вцепилась в канат тут же, и её ободранные ладони снова заныли. Пальцы её непроизвольно дрогнули, чуть было не разжались — но Джо скомандовал ей едва слышным шёпотом:
— Хватайся, Лиззи!
Лиззи послушно сомкнула пальцы. Огненная боль, опоясавшая руки, была ей знакома, и эта боль согревала её. Джо был где-то рядом, в дыхании ветра, и он продолжал распоряжаться:
— А теперь держись за канат всеми руками и ногами… держись изо всех сил!
Лиззи прильнула щекой к грубой верёвке. Жар распространялся к плечам.
— Я… держусь! — прокричала она в пустоту.
— Отлично, — послышался удовлетворенный голос, — я вижу. А теперь отталкивайся.
Лиззи потерянно заскребла по канату ногтями.
— Как?
— Ногами, конечно же! — рассмеялся Джо. — Ты ведь уже лазала…
— Но я не помню, как!
Джо фыркнул, и в этом звуке ей отдалась эхом снисходительная, как над глупой младшей сестрой, насмешка.
— Отталкивайся ногами, — велел Джо, — как будто ты приседаешь, чтобы прыгнуть. И стремись туда — вниз, вниз. Представь, что ты прыгаешь наоборот!
Лиззи отчаянно напрягла руки и ноги. Мышцы отзывались тянущей горячей болью — отзвуком всего того, что она испытала, прежде чем Генри Уайльд снял её с каната. Джо был рядом, и это её успокаивало — казалось, тёплый плащ накрывает её, а чья-то невидимая рука поддерживает, не давая упасть.
— Во-от, ты всё делаешь правильно, — удовлетворённо произнёс он, — а теперь переставляй руки! Позволяй себе скользить! Просто верь канату, верь морю, и они тебя не предадут. Правда!
Лиззи снова глубоко задышала: сердце расшалилось в груди. Джо по-прежнему был рядом, и тёплый плащ не торопился сползать с неё, подставляя всем опасностям и ветрам открытого мира. Лиззи потёрлась щекой о канат, как о бок огромной доброй собаки.
«Я тебе верю», — подумала она, обращаясь к водам, что плескались под ней, к ветру, что кружил около неё. Она подумала об этом — и отдалась на милость каната.
— Отлично! — прокричал Джо сверху.
Что он добавил после, Лиззи не расслышала. Ветер загудел у неё в ушах. Казалось, что какой-то невидимый великан ухватил её за волосы и резко дёрнул вверх, а потом вниз. Воздух обжёг ей лицо, она поперхнулась холодом и закашлялась. Канат опасно раскачивался у неё в руках, словно безумец, поддавшийся пляске святого Витта. Лиззи даже не сразу осознала, что острая, непрекращающаяся огненная боль в руках — это боль от трения о канат. Её словно затянуло в безвременье. Она скользила вниз, сама не ощущая и не понимая того, а над головой у неё восторженно гикал радостный Джо.
— Да! Да! — кричал он. — Так держать, Лиззи! Молодец! Молодец! А теперь притормаживай… останавливайся… давай! Замедляйся!
Лиззи схватилась за канат крепче. Вне всяких сомнений, свежая розовая корочка кожи, затянувшая ссадины, была сорвана, и теперь ей казалось, что сотни мелких острых иголок противно тычутся в края ран.
— Я останавливаюсь! — крикнула она и сжала ноги.
Ветер затихал, боль лишь усиливалась. Эта боль пронзила всё её существо, и Лиззи закусила губу, чтобы не зареветь, как расстроенный младенец. Скольжение замедлялось: теперь она это чувствовала всем телом, прильнувшим к толстому канату. Вибрация его торжественно замирала.