07-Требуется чудо (Сборник)
Шрифт:
Факт
Жалованье в своей спецкотельной Ильин получал хорошее — три с половиной тысячи рублей в месяц. По нынешнему курсу рубль стоил чуть меньше дойчемарки, а если сравнивать с главным мировым валютным эквивалентом — с долларом, — то за доллар в банках России или Германии, без разницы, платили два рубля. Но и жизнь была не шибко дорогой, трех с половиной тысяч на месяц хватало с лихом. Жил, как уже говорилось, без выпендрежа, за полуподвальчик убогий, из коего никуда переезжать не хотел, как Тит ни уговаривал, за комнатку-спальню, комнатку-гостиную, комнатушечку-кухню и комнатеночку-ванну-с-сортиром он платил домохозяину всего семьсот пятьдесят. Домохозяин был из детей «бывших совков», папанька его до войны служил в ХОЗУ Министерства черной металлургии, воровал там посильно, отоваривал ворованное золотишком и камнями — так догадывался Ильин, и Ангел с тем не спорил, — после оккупации не пропал, а мирно пристроился в немецкой фирме, застолбившей какие-то российские металлургические же заводики, а потом как-то
Итак, семьсот пятьдесят свободно конвертируемых рубликов уходило доброму миллионеру. Мура! На харчи, на пиво, на кафе по субботам — еще около тысячи. На одежду… К одежде Ильин стал почему-то равнодушен. Сам себе изумлялся: в прежней жизни слыл пижоном и повесой, кучу «бабок» тратил на шмотки, а ведь в прежней-то жизни сие хобби было куда как трудным, особенно после восемьдесят пятого — восемьдесят шестого, когда одержимый вождь дураков с Суматрой на кумполе пустил державу в рискованную мертвую петлю под названием «перестройка», а его конкурент с железным лицом бульдозера фирмы «Катерпиллер», врун, болтун и поддавала, убив перестройку, лихо повел нищую родину Ильина из петли прямо в пике. Вышла она из пике или нет — Ильин так и не узнал. Извините за неуместные летные параллели. Короче, в магазинах прежней любимой отчизны Ильина ни черта, кроме цинковых корыт, не было, и Ильин — с его крутыми заработками — позволял себе отовариваться в коммерческих лавках по заоблачным ценам. За кордон он не ездил по причине топ-секретности. А здесь, обитая в России (пусть не родной, но все же, все же…), он чувствовал себя за кордоном, ибо жизнь вокруг ничем не отличалась от прежних теоретических представлений Ильина о заграничном рае. И вот вам типичный совковый синдром: попав (хоть и сквозь брешь в пространстве-времени, а не через шереметьевские законные рубежи…) в капитализм, типичный совок Ильин стал скрягой. А может, это пространство-время так его надломило, кто б знал…
Итак, ответа не знал никто, включая самого Ильина. И не искал он никакого ответа, даже Ангела о том не спрашивал. Покупал вещи на аусверкауф, на распродажах — каждый сезон мощные суперладены типа «Мюра и Мерилиза», «Карсштадта» или «Поль Корытофф», не говоря уж о бывшем ГУМе (а его, как ни странно, по-прежнему все так и называли…) со множеством магазинов, бутиков, лавочек на всех трех этажах, все эти царства не очень дорогих вещей выставляли в своих залах прилавки и вешалки с вещами, ко времени подешевевшими, доступными, — вот там Ильин и покупал себе все, что надо. А что ему было надо? Джинсы рублей за сорок, легкие сапоги (любил он сапоги на зипперах), рубаха-другая (это вообще рублей за двадцать — тридцать), свитер (это чуть дороже — шестьдесят — восемьдесят рублей, если не хочешь, чтоб он через месяц протерся на локтях), носки, трусы — всего этого добра Ильину на год хватало, а стоило в сумме — самую муру. Теплую зимнюю куртку он носил давно, менять не собирался, и осенняя у него была. Ну кепка еще. Ну перчатки. Мокасины — на лето. Что еще?.. Ильин с его нехитрыми запросами даже и не рвался в совсем дешевые торговые районы Москвы — в Фили, где вросли в землю двухэтажные ангары, доверху набитые лавками с дерьмовым, но почти дармовым шмотьем, или на Таганку, где торговлю для нищих туристов из нищих стран вели наглые и вальяжные бизнесмены из чересчур свободных государств Закавказья, которые прочно осели в Москве и в свои свободные государства возвращаться не желали. Там просто было дураку туристу наколоться на фальшивом золотишке, там совсем легко было недорого ширануться или курнуть марихуанки, а девочки там торчали в глухих и страшноватых подъездах не с одиннадцати вечера, как в культурном Столешниковом или в фешенебельных верховьях Кузнецкого, а с шести: малую фигню брали с легкого клиента, поэтому много и долго пахать им приходилось… Ильин, если честно вспоминать, в Филях вообще никогда не был, не добирался, а на Таганку попадал всего раза три: не по делу, но из чистого любопытства. Ну а девочек для утоления снулой плоти, как уже говорилось, он ловил на демократичной Драчовке, где цены соответствовали его демократичному заработку.
Семьсот пятьдесят плюс тыща, да плюс триста — не больше! — на вышеперечисленное шмотье, да плюс двести на кино, книги, газеты, девочек, наконец, — вот вам две тыщи двести пятьдесят рубликов в месяц. Ну, добавим к ним еще двести пятьдесят — на всякую непредвиденку. И получится, что скряга совок Ильин ежемесячно из своей получки откладывал в банк 1000 (прописью: одну тысячу…) рублей. Что в сумме уже составило пристойную цифру. Заметим, к слову, что такое позволить себе мог и впрямь лишь одинокий и абсолютно неприхотливый человек.
Тит спрашивал Ильина: на что копишь? Ильин отшучивался: на старость, мол. А иной раз думал всерьез: ведь и вправду на старость, на что еще? Хотел он, взяв в банке кредит, купить себе домик в ближнем Подмосковье, обязательно — с участком, и ни хрена там не разводить, а посеять траву, косить ее машинкой под бобрик, ну разве что цветы посадить, и не розы-пионы-гвоздики, а нечто простое, деревенское, из полузабытого счастливого пионерского детства совка Ильина — сирень, золотые шары, шиповник — все, как вы заметили, неприхотливое, не требующее ухода. И жить, глядя в небо. Ища там вышеописанную дырку в пространстве-времени.
До домика с участком было еще далеко. Хороший домик, даже и крохотный: спальня, кабинет, гостиная с непременным немецким камином, веранда — эта радость стоила (где-нибудь по Ярославскому автобану, где-нибудь за Сергеевым Посадом) не менее двухсот тысяч, а кредит на такую сумму давали лишь под постоянный заработок (он-то был, Ильин ни сном ни духом не собирался уходить из котельной: от добра, как известно, добра не ищут…) и под хотя бы полста тыщонок на личном счете. Так много пока не набежало, хотя Ильин и имел счет в Российском коммерческом банке, ходил в его районную контору на Большой Ордынке, даже кредитные карточки завел: «визу» и «мастер-кард». Что и говорить: даже при копеечных тратах Ильина удобнее было пользоваться карточками, а не наликом. Налик вообще таскать в карманах не стоило: нынешняя Москва по уровню уличной преступности мало чем отличалась от Москвы, оставшейся по ту сторону дыры. А Ильин ни карате, ни кунфу не занимался, и, хотя и был в прежней жизни не хилым мужиком, мог в драке и полидировать, здесь заметно ослаб и притих — после аварии. И не драться, как Брюс Ли, мечтал, а спокойно дышать воздухом с сиреневым настоем на собственной даче. К чему, повторим, и стремился не торопясь.
Действие
Автобус добрался наконец до сокольнического круга, мягко затормозил и пуфкнул дверьми. Водитель вежливо сказал в микрофон:
— Конечная.
Ильин вышел, вслед за ним вышло еще человек шесть-семь. Разошлись кто куда. Кто домой, кто в магазины, кто в церковь, в храм Воскресения Господнего. А Ильин пошел в парк.
Когда шел, почему-то подумал: надо провериться. Чтение детективных романов даром не минуло. Нагнулся, вроде бы завязывая шнурок, хотя и в сапогах с зипперами был, бдительно закосил назад. Никто его, конечно, не пас. Площадь перед входом в парк гляделась пустой, даже на всегда набитой личными карами автостоянке между сквером, ведущим к древней станции метро, и еще более древним красным зданьицем театрика «Палиндром» (там в прежней жизни располагался не то райком комсомола, не то еще что-то сильно молодежное, Ильин уж и не помнил…), даже на этой бесплатной (редкость для Москвы!) стоянке торчало всего с десяток авто.
— Чтой-то нас сегодня в Сокольники властно влечет неведомая сила, — прорезался Ангел. Пока Ильин ехал в автобусе от Пресни до Сокольников, пока Ильин размышлял о том о сем, Ангел тактично не лез с разговорами. А сейчас счел, что размышлять о том о сем — праздно. И влез. — Где ты здесь собираешься прятаться?
— Во-первых, от кого? — резонно спросил Ильин. — Во-вторых, зачем прятаться? Что это даст?
— Отвечаю по мере поступления вопросов. От кого? От преследователей и похитителей, коих в нашей таинственной истории — явный перебор. А вот зачем?.. Сам не знаю. Аналогичный ответ и на третий, тобою не пронумерованный вопрос…
Ильин походя удивился: нечасто Ангел чего-то не знал. А уж признавался в незнании и того реже.
— Я прятаться не собираюсь, — сказал он, просачиваясь сквозь стальные «людорезы» у входа (мир иной, строй иной, жизнь иная, а приспособления для рассеивания широких народных масс — те же примитивные). — От гебе прячься не прячься, а все одно словят. Хоть в загранке. Так туда еще попасть надо…
— Не ушел бы от своих братьев по идеологии, они б тебя куда надо переправили. В Ирак, например. Через вольные республики Средней Азии и Афганистан. Там гебе нет.
— Братья… — недовольно протянул Ильин, руля по центральной аллее парка ко впавшему в предзимнюю спячку фонтану, руля мимо киосков с хотдогами, мороженым, сувенирами, газетами и журналами, руля мимо скамеек, на которых скучали младые мамы и небдительно пасли пока еще сопливый завтрашний день России, руля мимо означенного завтрашнего дня, который орал, бегал, плакал, дрался лопатками и ведерками, катался на трехколесных фахрадах, руля куда глаза глядят. — Тоже мне, братья… Их идеология мне еще там — во!.. — резанул на ходу ладонью по горлу, машинально глянул на ладонь: не пошла ли кровь. Крови не было. — Кстати, Ангелок, ответь: на кой ляд братьям по идеологии мой «МИГ»? Если такой же делается в ЮАР, причем теми же клиентами делается, то что эти братья хотели из меня вытянуть? Материальную часть? Я ее не помню, как в том старом анекдоте, а в ЮАР ее и так знают, без меня. Ну, гебе — понятно: самолет, конечно, шпион, я, конечно, резидент, засланный, конечно, коммуняками… А этим-то местным коммунякам что надо?..