№ 10 2007 г.
Шрифт:
Она подбежала и тоже вцепилась в ворот. Скрученные жгутом толстые жилы неизвестного зверя жалобно стонали, опасно выгибая рукоять ложки.
— Ну, еще маленько! — задушенно прохрипела Нюрка.
И тут жгут не выдержал. Что-то оглушительно выстрелило над самым ухом Егора. Размочаленная многохвостая плетка взметнулась над станиной, едва не задев его по лицу. Ворот легко провернулся и остался в руках у Егора и Нюрки, отлетевших далеко от катапульты.
— Все, отвоевались, — Егор с трудом поднялся, потирая ушибленное плечо. — Нюр, тебя не задело?
Нюрка не отвечала. На глазах одряхлев и потеряв последние силы, она дрожащим кулачком размазывала по сморщенным щекам мелкие старческие слезы. Катя подошла
— Простите, ребятки, — всхлипнула старуха. — Подвела я вас, погубила… Что ж за доля моя горемычная… — она принялась раскачиваться, переходя на жалобный вой, и вдруг замерла. — Стой! А это чего?
Егор прислушался. Где-то над болотом, словно отголосок песни, поднималось отдаленное хоровое «Ур-а-а!», сопровождаемое треском винтовочных выстрелов.
— Ур-р-а! — звонко подхватила Нюрка, вскакивая на ноги. — Яков Филимоныч подходят!
На этот раз она не ошиблась. Раздвинув травы, Егор увидел, как со скальной гряды на пустырь выливается поток вооруженных людей и, на ходу разворачиваясь в цепь, неудержимо катится на позиции борташевцев. Над строем трепетал на ветру красный флаг. С пригорка застрекотал пулемет, разом выкосив авангард батькиной кавалерии и прижав остатки клина к лесу. Бабы, сбрасывая седоков, с визгом разбегались кто куда. Лишь один всадник продолжал оставаться в седле, торопливым галопом уходя от обстрела под прикрытие холма, с вершины которого ему в бессильной ярости грозила клюкой отчаянная пулеметчица.
— Финальный заезд, — нервно пошутил Егор. — Первый номер — Борташ на Ярине, от Бунчука и Ясной.
— Уйдет сукин сын! — бесновалась Нюрка. — К паровозам метит! Ярина, исходя пеной, тяжело скакала по склону холма.
— Так не бывать же тому!
Нюрка бросилась к катапульте и вспрыгнула на станину.
— Толкайте!
— Ты с ума сошла! — испугалась Катя. — Разобьешься! Старуха неистово била в землю клюкой так, что катапульта и в самом деле понемногу двигалась к краю площадки.
— Толкайте, вам говорят, сукины дети! В трибунал захотели?! Егор прикинул расстояние и понял, что старухина затея не лишена смысла. По ровному склону тяжелая катапульта могла скатиться наперерез Борташу — прямо под ноги Ярине. Непонятно, правда, как там тормозить… Но думать об этом было некогда.
— Эх! Есаул с урядником на джипе с кенгурятником! — пропел Егор, разгоняя катапульту. — Поехали, бабушка!
Он едва успел запрыгнуть на станину, когда четырехколесное сооружение, разметав травы, ухнуло вниз. Склон холма оказался не таким уж пологим. Катапульта стремительно набирала скорость, перепрыгивая дождевые рытвины, подминая кусты и хрустя колесами на кочках. Впереди нее волной неслась насмерть перепуганная мелкая живность.
Егора отчаянно болтало из стороны в сторону вместе с ложкой, в которую он намертво вцепился, не найдя лучшей опоры. На какое-то время он упустил из виду Борташа и вообще потерял ориентацию в пространстве. Ему казалось, что спуск продолжается долго, что катапульта давно уже скатилась с холма, но продолжает разбег по пустырю, набирая первую космическую скорость.
— Не уйдешь, кобель укороченный! — Нюркин голос прозвенел над самым ухом, перекрывая грохот и треск.
Егор вдруг увидел Борташа. Перекошенное в крике лицо батьки приближалось с ужасающей быстротой. Внушительный тоннаж Ярины не позволял ей мгновенно остановиться и пропустить катапульту мимо себя. В последний момент ей удалось только слегка отвернуть в сторону, и она понеслась вниз по склону, не в силах прекратить все ускоряющийся беспорядочный галоп. Всадник и катапульта мчались теперь параллельными курсами. Нюрка безуспешно пыталась дотянуться острым концом клюки до жирного загривка Борташа. Батька на скаку отмахивался тесаком.
— Гаси его, Шапокляк! — закричал Егор, впадая в азарт. — Вот я его сейчас ложкой!
Он попытался выдернуть тяжелый рычаг из переплетения жил, чудом удерживающих его на весу, но в этот момент раздался страшный треск, и Егор с удивлением обнаружил себя высоко над землей, в свободном полете, траектория которого подозрительно напоминала путь снаряда, выпущенного из катапульты.
«А я, оказывается, успел соскучиться по невесомости», — меланхолически подумал он, и тут наступила тьма…
…Будильник прозвенел, как всегда, в полвосьмого. Егорка зарылся головой под подушку и натянул одеяло повыше, однако проклятый звон ничуть не ослабел. Кто их делает, эти будильники?! Руки бы оторвать! Трещит на всю квартиру, будто не видит, что человек уже проснулся, просто ему нужно поваляться еще минут пять. Ну, две… Ну, хотя бы сон досмотреть. Там было так интересно…
— Егорка, подъем!
Подушка улетела в облака, большая папина ладонь взъерошила Егоркины вихры.
— Ну, минуточку еще… одну…
— Вставай, вставай, в школу опоздаешь!
— А ты меня на джипе подвезешь, — Егорка хитро приоткрыл один глаз.
— Сегодня не могу, — вздохнул папа. — Мы с мамой должны ехать в Звенигород.
В Звенигород?! Егор задохнулся от ужаса.
— Не надо в Звенигород! Вас же там… — он попытался вскочить, но больно ударился головой о низкий бревенчатый накат землянки и рухнул обратно на солому.
— Да уймись ты! — Мустафа крепко ухватил его за плечи, не давая свалиться с лежанки. — Антон Пафнутьич, ноги ему держите! Катя, неси аптечку!
Егор почувствовал, как что-то тоненько ужалило его в бедро, во рту сразу стало горько.
— Папа… — всхлипнул он, проваливаясь в зыбкий сон, на этот раз без видений.
— Товарищи! — скорбно заговорил Яшка, комкая в кулаке фуражку. — Международное положение нашего молодого государства продолжает желать лучшего! Еще бродит по бескрайним просторам нашей рабоче-крестьянской Галактики недобитый враг! Поганая гидра контрреволюции протянула свои когтистые щупальца от планеты к планете, чтобы вырвать из наших рядов такого пламенного бойца, как сегодня! Многие из нас знали Анну Евдокимовну Ревякину не понаслышке! — голос его дрогнул. — Она была верный товарищ, беспощадный борец за наше дело, а некоторых и родила! Тяжкие испытания выпали на ее долю за те две недели, что мы летали туда-обратно! Злобный релятивизм губил ее молодое тело сорок лет без единого патрона посредством буржуазной теории Эйнштейна! — Яшка смахнул набежавшую слезу.
Егор, расталкивая людей, протиснулся вперед. У могилы, вырытой под самой стеной заправочной станции, стоял грубо сколоченный гроб, до половины закрытый кумачовым полотнищем. Нюрка лежала, сложив руки на груди, голова ее была повязана белой Катиной косынкой. Неверный свет факелов скрадывал старческие морщины, лицо Нюрки снова казалось помолодевшим, как во время боя на холме. Только лихой задор пулеметчицы сменился теперь умиротворенным спокойствием человека, завершившего тяжкий труд.
— Но дело ее не погибло! — продолжал Яшка, переборов скорбь. — На место павшего бойца встанут сотни ее близких, а также и дальних потомков, которые стоят здесь, перед нами, благодаря объяснению ученых товарищей. Когда мы улетали, никого из вас, граждане свободной Керосинки, еще не было в живых, а теперь есть! И многие даже лысые. Но я верю! Да, товарищи, я верю в этот… — он покосился на бумажку в руке, — парадокс! Если, конечно, будут добровольцы. Оружия оставим и патронов дадим, но чтоб больше мне этих пряток на болоте не было! Белые к вам прилетят, или зеленые, или еще какой бандитский элемент — заправка должна быть нашей, красной! Не опозоримте высокое звание детей и внуков нашей Нюрки-пулеметчицы, а также Семена Ревякина от второго брака. Заколачивай!