100 великих узников
Шрифт:
Наш народ продан, но не сломлен. Он произносит горячие слова обвинения, но не отчаяния… Отдельные люди могут нравственно разложиться — народ будет терпеть, но он никогда не подчинится. Руководители смертны, они приходят и уходят. Народ бессмертен.
Нет, не говорите плохо о чешском народе. Чешский народ в опасности, но это не опасность морального разложения. Чешский народ знает своих друзей и врагов, он не впадает в уныние и апатию. Он хорошо видит возможность лучших дней и пойдет навстречу этим лучшим дням.
Война застала Ю. Фучика в полном расцвете сил: ему было 36 лет, он был здоров, жизнерадостен и всюду приносил с собой веселье, смех и радость. Он любил жизнь во всех ее проявлениях — и весну,
Ю. Фучик вместе с женой Густой уехал из столицы в уединенную сельскую местность Хотимерже, где была меньшая вероятность того, что их выследят и схватят. Но он не хотел оставаться в стороне от борьбы и стал нащупывать возможности сотрудничества в уцелевших пражских журналах, чтобы и в эти тяжелые дни сохранить связь со своими читателями, укрепить их веру в будущую победу и в самих себя. Однако попытки его не увенчались успехом, так как легальные демократические журналы вынуждены были печатать только "лояльные" материалы, а идти на сделку с совестью Ю. Фучик не мог и не хотел. От немецкого шефа печати В. фон Вольмара он получил предложение занять место редактора отдела культуры в журнале "Чески делник", задачей которого было воспитывать в "духе преданности империи" чехов, угнанных на работу в Германию. Но Ю. Фучик отверг это унизительное для себя предложение, ответив: "То, что я захотел бы написать, вы никогда не напечатаете. А то, что хотите напечатать вы, я никогда не напишу".
Летом и осенью 1939 года он продолжал жить в Хотимерже, но в июле 1940 года Ю. Фучик покинул свое тихое убежище и уехал в Прагу, где у него было много друзей, которые скрывали его от гестаповских ищеек. Он мало выходил на дому, отрастил бороду, чтобы никто не мог узнать его даже при случайной встрече. Так с первых дней подполья коренным образом изменилась жизнь Ю. Фучика: он, так любивший свободу и чувствовавший себя счастливым только среди людей, вынужден был замкнуться в четырех стенах и общаться только с несколькими верными друзьями.
В 1940 году антифашистское движение в Чехословакии приняло широкий размах: росло число случаев саботажа, чехи подрывали мосты, железнодорожные пути и поезда, все чаще вспыхивали забастовки рабочих, которые отказывались трудиться на оккупантов, и крестьян, бойкотировавших поставки своей продукции. Для руководства подпольной борьбой внутри страны был создан новый ЦК, с которым Ю. Фучик связался в декабре 1940 года. Он возглавил агитационную и издательскую работу партии.
Связавшись с людьми разных профессий — рабочими, учителями, служащими, железнодорожниками, художниками и т. д., Ю. Фучик собрал вокруг себя множество сотрудников. Он имел собственных корреспондентов не только в Праге, но и в Берлине, Турции, Швеции, Румынии, Швейцарии, получал из этих мест военную и политическую информацию. Фучик выпускал нелегальные газеты и журналы, среди народа распространялось много листовок. Пражское гестапо доносило своему берлинскому начальству: "Подрывные элементы так обнаглели, что раздают листовки прямо на центральных улицах".
Оккупационные власти, напуганные ростом народного сопротивления, решили потопить его в крови. В Прагу прибыл шеф германской политической полиции Р. Гейдрих, которому казалось, что марионеточное правительство Чехословакии недостаточно усердно помогает немцам. Он обвинил его в измене и ввел в городе осадное положение. За короткий срок были арестованы и казнены тысячи чешских коммунистов и антифашистов, видные общественные и военные деятели бывшей республики. В стране свирепствовали карательные отряды, военные суды тысячами подписывали смертные приговоры…
Ю. Фучик мечтал возобновить издание своего любимого журнала "Творба", который он с небольшими перерывами редактировал почти 10 лет. Первый номер журнала был уже готов к печати, но увидеть его Ю. Фучику не пришлось. Его выдал один из соратников — отважный и боевой товарищ, опаленный огнем войны, прошедший суровую школу подполья и два года протомившийся в концлагере. В какой-то момент он сломался, смалодушничал и, чтобы избежать пыток и спасти свою жизнь, выдал боевых товарищей и ближайших друзей.
Ю. Фучика повезли в тюрьму Панкрац и по дороге сильно избили. На первом допросе он отказался отвечать на вопросы, и его опять избили — до потери сознания. Так прошел его первый день в заключении, так прошли и остальные полтора года, что он провел в тюрьме Панкрац. Полтора года чудовищных пыток, издевательств и избиений, когда удары сыплются со всех сторон. Все время он ждал смерти, не имея ни малейшей надежды на освобождение. Однажды его избили так, что все были уверены, что он умрет. Врач уже выписал заключение о смерти, но Ю. Фучик выжил, хотя его жена Густа, заключенная этажом ниже, уже оплакивала мужа. Тюремный фельдшер, вынужденный порвать заключение о смерти, только качал головой. Ведь в тюрьме Панкрац обычно отправлялись на тот свет, а не воскресали из мертвых. И этим Ю. Фучик снова привлек к себе внимание тюремного начальства: надзиратели приходили посмотреть на него, невольно испытывая к этому необычному узнику уважение. Несколько раз они видели, как его на носилках несли к машине с вооруженным конвоем, ждавшей на дворе. Ю. Фучик был очень слаб, и каждый толчок машины вызывал у него обморок, но он никогда не падал духом и не чувствовал себя побежденным. Об этом свидетельствует хотя бы такой эпизод, рассказанный им в "Репортаже с петлей на шее":
Меня несут… по длинному коридору к выходу. Коридор полон народу. Сегодня четверг, и к заключенным за бельем приходят родственники. Все смотрят на нашу невеселую процессию, в глазах у людей — жалость и сострадание. Это мне не нравится.
Я поднимаю к голове руку и сжимаю ее в кулак. Может быть, люди в коридоре увидят и поймут, что я их приветствую. Это, разумеется, наивная попытка, но на большее я уже не способен, не хватает сил.
А вскоре Ю. Фучик начал ходить — сначала на костылях и хромая, но его все равно ежедневно водили на допрос. Честолюбивый комиссар Бем с особым пристрастием начал распутывать "дело Фучика", угадав в этом узнике сильную личность, а он любил заниматься психологическим анализом и философствованием, любил разгадывать сложные и запутанные ситуации. Комиссара дразнило и подстегивало превосходство заключенного, в котором, как он мыслил, находится ключ ко многим тайнам. Он добился, чтобы ему лично разрешили вести следствие, но и Ю. Фучик раскусил геростратово тщеславие комиссара Бема. Он рассказывал ему головокружительные небылицы, например, заявлял, что регулярно встречается с Я. Швермой, хотя гитлеровцы прекрасно знали, что тот находится в Москве. Бем все же захотел проверить "показания" Ю. Фучика и в один чудесный июньский день поехал с ним на место "явки" — в летний ресторан в Бранике.
Возили узника и в другие места, надеясь, что с ним заговорит кто-нибудь из прежних знакомых. Комиссар привозил заключенного в прекраснейшие уголки Праги — на Малую Страну, на Градчаны, чтобы возбудить в Ю. Фучике жажду свободы и ослабить его волю. Фашисты подозревали, что Ю. Фучик — член ЦК партии, но доказать это им не удавалось. Хотя были арестованы некоторые из руководителей ЦК, но показаний от них не добились. "Руде право" продолжало выходить и после ареста Ю. Фучика, и немцы решили, что второй ЦК не был уничтожен во время массовых репрессий.