100 великих загадок современности
Шрифт:
Полемизируя со «Стременем “Тихого Дона”», В. Осипов последовательно и убедительно развенчивает систему доказательств автора «Стремени». В. Осипов сожалеет о том, что серьезная работа норвежских и шведских ученых по установлению авторства «Тихого Дона» с помощью компьютерной технологии как бы «не замечается» литературной и научной общественностью.
Книга Льва Колодного «Кто написал “Тихий Дон”. Хроника одного поиска» рассказывает о поиске автором рукописей «Тихого Дона». Известно, что в 1942 году архив и рукописи Шолохова, которые он передал райотделу НКВД для отправки в тыл, попали под бомбежку в станице Вешенской и пропали. Несколько десятков страниц рукописей «Тихого Дона» были подобраны на улицах станицы и позже, по желанию Шолохова, переданы на вечное хранение в Институт русской литературы. Но
Л. Колодный кропотливо изучил все московские адреса, по которым проживал Шолохов, начиная с учебы в гимназии, установил круг друзей писателя и подробно о них рассказал. Особый интерес представляет глава «История одной дружбы (Евгения Левицкая)». Именно ей посвятил Шолохов свой знаменитый рассказ «Судьба человека». Она поддержала и помогла продвинуть в печать первую книгу «Тихого Дона», она всегда поддерживала и защищала Шолохова. Шолохов относился к ней с сыновней любовью. Левицкая сохранила около сорока писем к ней Шолохова, которые впервые были опубликованы в книге Л. Колодного.
Когда возникли слухи о плагиате, Е. Левицкая установила, что пошли эти слухи от старого пролетарского писателя Ф. Березовского. Именно он высказал сомнение в авторстве Шолохова. Главный аргумент у него был: «Я вот старый писатель, но такой книги, как “Тихий Дон”, не смог бы написать». Далее Е. Левицкая пишет: «Многие завидовали выпавшей в столь раннем возрасте на долю автора “Тихого Дона” славе».
Возникшую через много лет в книге «Стремя “Тихого Дона”» гипотезу о том, что автором романа был Федор Крюков, Л. Колодный опроверг фактами. В ответ на аргумент, который, по мнению А.И. Солженицына, убедительно свидетельствует против авторства Михаила Шолохова («А тут еще не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены черновики и рукописи романа»), Л. Колодный публикует в своей книге рукописи первых двух книг «Тихого Дона»! Они сохранились. И на каждой странице – дата написания. Такая уж была привычка у Шолохова.
«Почему не шолоховеды, ученые, а журналист вышел на след рукописи?» – спрашивает Л. Колодный. И отвечает: «Потому что никто из шолоховедов не занимался поисками». Не уверен, что это именно так. Еще в 1974 году покойный шолоховед Л. Якименко рассказывал мне, что рукописи эти в Москве, что он их держал в руках. Но у кого и где – не сказал. Возможно, что тут сокрыта какая-то тайна писателя, которую предстоит еще разгадать. Важно одно: мы знаем теперь – рукописи Шолохова есть, они целы.
«Михаил Шолохов, – написал в своей книге В. Осипов, – унес с собой в могилу страшную обиду: он был оставлен наедине с обвинениями в плагиате». Думается, что исследования и книги о творчестве Шолохова, появившиеся в последние годы, помогут развеять туман вокруг вопроса об авторстве «Тихого Дона».
Анастасия [18]
…Юное грациозное создание с правильными чертами лица. Темные локоны спадают на плечи, черные, немного печальные глаза: такой запечатлена великая княжна Анастасия Николаевна на тех редких фотографиях, которые дошли до нас. Анастасии было 16, когда во время революции царская фамилия была сослана в Сибирь…
Прошло чуть больше года со времени уничтожения царской семьи. Советское правительство публиковало лишь отрывочные и прихотливо измененные сведения об убийстве. Эта нехватка информации и породила легенды и истории столь же соблазнительные, сколь и невероятные. Не нами подмечено: ложные идеи распространяются быстрее истинных.
18
Материал А. Деко. Перевод с французского А. Ендовина.
…В феврале в Берлине холодно. Полицейский, дежуривший 17 февраля 1920 года возле канала Ландвер, зябко поеживался, безуспешно пытаясь согреться, когда со стороны Бендлерского моста до него донесся крик и следом – характерный звук падающего в воду тела. Полицейский бросился туда, где в черной воде отчаянно барахталась женщина. Прошло несколько мгновений, пока ему наконец удалось схватить ее и вытащить на берег…
Ее, казалось, мало заботила собственная участь. Определенно славянский тип лица, миловидна, одета бедно – это из того, что бросается в глаза. В полицейском рапорте будут педантично указаны «черные чулки, черные высокие ботинки, черная юбка, грубое платье без инициалов, блуза и большой платок». В участке, куда ее доставили, от нее не добились ни слова. Она смотрела прямо перед собой и не отвечала ни на один из вопросов. Ее обыскали в надежде найти хоть какие-то бумаги или документы, но безрезультатно. Ее странное поведение можно было объяснить только сумасшествием. Женщину отвезли в берлинскую Елизаветинскую больницу.
27 марта ее осматривали врачи. В медицинском заключении было сказано, что больная «склонна к сильным приступам меланхолии», и указывалось на необходимость помещения ее в психиатрическую клинику в Дальдорфе…
Первые слова, которые она произнесла, были совершенно бессвязны. Когда же ее спросили, не желает ли она, чтобы о ее местонахождении сообщили ее жениху, она вдруг ответила по-немецки: «Nichts, trotz alledem» («Ничего, не смотря ни на что»).
Когда эта женщина поступила в клинику, она весила 54 кг. Неизвестная прожила в Дальдорфе полтора года. Поведение ее не беспокоило врачей. Она могла часами сидеть, не проронив ни слова, чаще же просто «лежала на кровати, уткнувшись лицом в покрывало». Иногда «она вдруг оживлялась, особенно по вечерам, и разговаривала с больными и с сестрами». Весьма странным было поведение больной, когда ее несколько раз пытались сфотографировать: «Она выказывала сильнейшее нежелание фотографироваться и волновалась до того, что приходилось чуть ли не насильно усаживать ее перед камерой». Она много читала, «в основном газеты, реже – книги» из библиотеки клиники, конечно, по-немецки. «Сестры говорили, что она производит впечатление хорошо образованной женщины».
Однажды сиделка принесла в палату номер «Берлинской иллюстрированной газеты» за 23 октября 1921 года. На первой полосе – фотография трех дочерей Николая II и броский заголовок: «Одна из царских дочерей жива?».
Неизвестная делила комнату с Марией Колар Пойтерт, женщиной лет сорока пяти, бывшей прачкой, оказавшейся в дурдоме «из-за происков недоброжелателей». О себе она говорила, что раньше жила в России и, будучи портнихой, поставляла платья дамам императорского двора. Она была поражена сходством между царскими дочерьми на фотографии из «Берлинской иллюстрированной газеты» и своей загадочной соседкой. Неизвестная в ответ приложила палец к губам и шепнула с таинственным видом: «Молчи».
Великие княжны: Мария, Татьяна, Анастасия и Ольга. 1914 г.
Госпожа Пойтерт покинула клинику 20 января 1922 года, занятая размышлениями о незнакомке. Она была совершенно убеждена, что речь идет об одной из царских дочерей, хотя больная почти ничего ей не открыла. Исполнившись этой уверенности, она начала действовать, и, не появись на сцене госпожа Пойтерт, не исключено, что и не было бы никакого «дела Анастасии»!
5 марта 1922 года госпожа Пойтерт встречает во дворе берлинской православной церкви бывшего капитана кирасирского полка господина Швабе и рассказывает ему о «больной из Дальдорфа», заметив, что «и впрямь считает ее одной из дочерей императора». Она упрашивает господина Швабе отправиться в больницу, и капитан соглашается выполнить ее просьбу.
8 марта 1922 года господин Швабе вместе со своим другом, инженером Айнике, отправился навестить неизвестную. Он задал ей несколько вопросов по-русски, но она ответила, что не знает этого языка. Тогда капитан протянул ей фотографию вдовствующей императрицы. Реакция молодой женщины изложена в двух вариантах легенды. Господин Швабе утверждает, что больная «ответила, что эта дама ей не знакома». Сама же его собеседница вспомнит много позже: «Кто-то из русских эмигрантов принес мне портрет бабушки. Это было первый раз, когда я позабыла всякую осторожность, увидев фотографию, я вскричала: “Это моя бабушка!”»