100 знаменитых евреев

Рудычева Ирина Анатольевна

Людмила Улицкая называет себя «автором молодым», хотя ее писательская карьера началась довольно поздно. К тому моменту, как была опубликована ее первая книга, Улицкая успела выучиться на биолога-генетика, поработать по специальности, затем – завлитом в еврейском театре, одновременно выйти замуж и вырастить двух сыновей. Но поздний старт в данном случае не означает неудачный. Напротив, литературный взлет этой писательницы был молниеносным. Первая книга ее рассказов вышла сравнительно недавно – в начале девяностых, причем сначала во Франции, и только потом в России, а сегодня Людмила Улицкая – один из самых читаемых авторов в современной литературе. То есть международного признания Людмила Евгеньевна добилась всего за десять с лишним лет, что для серьезного писателя срок небывалый. Сама она называет свой вариант писательской судьбы «золушкиным» – все сложилось само собой, без ее ведома, словно по волшебству.

А начинала свой жизненный путь Людмила Улицкая совсем не в сказочное время – в разгар Великой Отечественной войны. Родилась она далеко от фронтов – в небольшом башкирском городке Давлеканово, а выросла в Москве. Детство Людмилы было типичным для большинства городских ребятишек послевоенной поры. Родители ее были научными работниками: мать – биохимик, отец – инженер. Семья совместно

с многочисленными родственниками и соседями жила в большой коммунальной квартире. «Помню, когда мне было пять лет, я на кухне в тазу у соседки обнаружила нашу серебряную ложку с бабушкиной монограммой, – рассказывает Л. Улицкая. – Я ее выудила и побежала к маме: “Мама, смотри, у Анны Семеновны наша ложка!” Мама на меня посмотрела глазами, полными ужаса, и сказала: “Люся! Немедленно отнеси ее обратно!” – “Но почему?!” – “Но она же уже к ней привыкла!”». В первых рассказах Людмилы Улицкой, написанных уже в зрелом возрасте, запечатлены воспоминания детства. Как говорит сама писательница, ее рассказы связаны «с потребностью вернуться туда, прожить и заново расставить точки…». С самого раннего детства Люда была очень самостоятельной девочкой. Ее родители, увлеченные наукой люди, трудились над диссертациями, поэтому воспитанием особо не руководили. Как вспоминает сама Л. Улицкая, «имел место прекрасный самотек». Поскольку не контролировалось и чтение, в домашней «взрослой» библиотеке Люда перечитала все, что считала для себя интересным – Сервантеса, Боккаччо, О. Генри, Пастернака, а чуть позднее Набокова и Платонова. Конечно, это было совсем не то, что предлагалось ребенку для чтения в 1950-е годы. «Я горжусь тем, что такие мои серьезные “открытия” были сделаны самостоятельно и, в общем, литературно “невинным” человеком…», – вспоминая это, говорит писательница.

Страсть к литературному труду развилась в Л. Улицкой не только потому, что многое в литературе она открыла для себя, еще будучи ребенком. Вероятно, эта тяга, эта любовь была заложена в ней от рождения. По словам самой Людмилы Евгеньевны, почти вся ее семья была «склонна к писанию». Один из дедов – по отцовской линии – автор двух книг (одна – по теории музыки, вторая – первый русский труд по демографии). Прабабушка с материнской стороны писала стихи на идише. У прабабушки был сын – литератор, постановщик, человек интересной судьбы – Михаил Гальперин. В семье им очень гордились, потому что он был «самым успешным и “поднявшимся” в культурном отношении». Сама Людмила Улицкая, хотя и прославилась как мастер прозы, начинала со стихотворений. Причем писать начала очень рано – настолько рано, что и сама уже не может вспомнить, когда это случилось впервые. «Писала очень-очень долго и по сей день могу написать стихотворение – это для меня очень хороший внутренний сигнал», – говорит Улицкая. Но опубликованных стихов у нее почти нет. Лишь одно стихотворение было напечатано в «подпольно-подземном» еврейском журнале советского времени «Тарбут». Кроме него, единственные опубликованные стихи Улицкой – те, что вошли в ее роман «Медея и ее дети». «Это была, пожалуй, единственная форма, в которой я могла их опубликовать, – подарив своей героине», – говорит писательница.

Сейчас в арсенале Улицкой три сборника неопубликованных стихов, но издавать их она не собирается. Ее конек – это проза, вернее ее малые формы: рассказы, повести. «И какая же это радость – маленький рассказ, который вчера начал, а на будущей неделе уже закончил! Работаю я вообще с трудом, с мучениями, очень медленно. Словом, не Моцарт. Но при этом писатель никому ничего не должен, у него есть право выбирать свое собственное место», – отмечает Людмила Улицкая. Ее произведения можно назвать «прозой нюансов» – тончайшие проявления человеческой природы и детали быта выписаны автором с особой тщательностью. Написанные густым и ароматным языком, они проникнуты совершенно особым мироощущением, которое, тем не менее, оказывается близким очень многим. Нельзя не признать, что именно в короткой форме литературного жанра Улицкая наиболее талантлива и самобытна. Более крупные по масштабу произведения – романы Улицкая писать не очень любит. Каждый раз, берясь за написание романа, говорит, что это уж точно последний. «Это настоящая марафонская дистанция, требующая от писателя безумного напряжения сил. Я же скорее спринтер, и в небольшом пространстве чувствую себя гораздо увереннее. Но есть темы, которые никак не укладываются в рамки рассказа. И тогда происходит роман. По ощущению состояние писания романа напоминает затяжную болезнь. И чувство, которое я испытываю, заканчивая большую книгу, дает счастье освобождения, напоминающее выздоровление», – признается писательница. О недавно изданном романе «Искренне Ваш Шурик» автор даже сказала, что процесс его создания целых три года мешал ей «писать рассказы и радоваться жизни».

Профессиональной писательницей Л. Улицкая стала на рубеже 1980–1990-х годов, а до этого ее жизнь протекала совершенно в ином направлении. И хотя в голове ее постоянно роились какие-то строчки, сюжеты, на бумагу она их не переносила. Тогда еще Людмила Улицкая искренне полагала, что всю жизнь будет заниматься любимым ею делом – биологией. На биофак МГУ Людмила поступила в начале 1960-х. Это был первый «нелысенковский» курс – т. е. первый, которому читали менделеевскую генетику. Людмила Евгеньевна до сих пор с особым чувством вспоминает годы учебы: «Преподаватели были потрясающие. Очень крупные ученые, в большинстве своем уже отсидевшие и понимавшие, что учить нужно быстро. Потому что это теперь ясно, что именно генетика – концептуально важное направление исследований на будущее тысячелетие. А эти люди все понимали еще до войны! В общем, это были времена романтической науки…»

Успешно закончив учебу в 1968 году, Людмила начала работать в Институте общей генетики. Но очень скоро в ее жизни произошла резкая смена биографии – лабораторию, в которой она трудилась, закрыли, а сотрудников попросту выгнали. «Абсолютно типичное шестидесятническое дело, хотя год шел уже семидесятый. Это была очень молодая лаборатория, заведующему – лет 26, наверное. И нас просто накрыли на чтении самиздата. Можно даже сказать, что история кончилась для нас благополучно, могли и срок получить, а нас просто выгнали. Но судьба, конечно, переломилась. Я после этого не работала девять лет», – вспоминает Улицкая.

Оставшись не у дел, Людмила не поддалась чувству безысходности, но литературой всерьез она в те годы еще не занималась. «У меня были другие весьма содержательные занятия. В это время заболела и умерла моя мама. Потом родились дети, я немножко их подрастила. И еще я все время читала, чаще всего Библию. Вообще все, что можно было без знания языков тогда прочесть, я и прочла», – говорит писательница. Так продолжалось до тех пор, пока в жизни Л. Улицкой снова не произошел неожиданный поворот – ей предложили

поработать в Камерном еврейском театре. Людмила Евгеньевна по натуре не очень большая авантюристка, но в данном случае, как она утверждает, сработала некая «доза авантюризма» – и она, никогда не имевшая никакого отношения к театру, согласилась. «Я в это время уже развелась с мужем, а дети немножко подросли, и надо было идти на работу. Я, собственно, уже и собиралась. Но науку мне было не догнать. Десять лет для генетики – пропасть, объем знаний за это время удваивается. А кроме того, я и сама потеряла интерес. И думала идти куда-нибудь в биохимическую лабораторию – делать анализы…» – вспоминает писательница. Но судьба распорядилась по-другому. Три года Людмила Улицкая проработала в театре. «Это была такая улыбка… Я бы даже сказала насмешка биографическая. Театр – вообще особое место, а уж советский еврейский театр – трижды особое. Он числился при Биробиджане, а в Москве имел репетиционную базу. Спектакли играли на идиш, которого ни один человек в театре не знал! Вернее, знал – один. Был педагог, бывший актер театра Михоэлса, который вел занятия с актерами. Завлит не знал языка, актеры не знали и режиссер не знал! Это было мероприятие, нацеленное на внешний мир, – знак того, что еврейская культура у нас существует. В общем, конечно, ложная идея и дико авантюрное мероприятие. Но для того, чтобы поменять свою жизнь, нет ничего лучше, чем пойти в театр», – говорит писательница. В 1982 году Улицкая неожиданно ушла из театра. К этому времени она уже очень многое умела. И, кроме того, она совершенно точно поняла тогда, чего не хочет делать в жизни – она не хочет «ходить на службу и сидеть на собраниях, поднимать руку». Вспоминая то время, Людмила Евгеньевна рассказывает: «В общем, мне удалось выйти из ситуации непосредственных взаимоотношений с государством. Правда, когда я начала свою работу как литератор, жизнь была довольно трудная. Я не отказывалась ни от какой литературной работы. Только от той, что смердела советской идеологией, – и не потому, что я такая неподкупная, а потому, что не могу делать то, чего не хочется. Я не такой уж принципиальный человек, но это мне было омерзительно, и делать я этого не могла. Как говорил Синявский: “У меня с советской властью разногласия чисто эстетические”». Все восьмидесятые годы Улицкая занималась литературной работой самого разного жанра – переводила стихи по подстрочникам, писала очерки, рецензии, сценарии для учебных телевизионных программ, детских пьес и инсценировок, много работала для кукольных театров и радио. Тогда же она вступила в профком драматургов – была такая организация, которая выводила «неофициальных» писателей за пределы тунеядства.

Печататься Улицкая начала в конце восьмидесятых. Сначала это были журналы – «Огонек», «Новый мир», а вскоре вышла и первая книга. Сборник рассказов «Бедные родственники» был издан в начале 1990-х сначала во Франции, а затем и в России. Хотя его появление как на родине, так и за рубежом осталось почти незамеченным, история, связанная с его выходом в свет, была удивительна. «Точь-в-точь, как у Золушки», – говорит сама писательница. А дело было так. Людмила Евгеньевна дала почитать рассказы давней подруге, жившей во Франции. Та – своей подруге-француженке, которая и отнесла рукопись в издательство «Галлимар». Самое удивительное, что рукопись Улицкой опубликовали! А ведь в «Галлимаре» никогда раньше не выпускали первую книгу автора, вообще не имевшего публикаций. Еще более повезло писательнице со второй книжкой. За повесть «Сонечка» она получила французскую премию «Медичи» (французская литературная премия за лучший иностранный роман года). «Премия, правда, была совершенно бесплатная, что меня, конечно, очень разочаровало, – рассказывает Л. Улицкая. – Хотя, с другой стороны, и “Сонечка” тоже не роман, между нами говоря… Но тем не менее, это было очень важное событие в моей жизни. А потом… Потом – “Медея и ее дети”. Так что история моя, конечно, немного Золушкина. Потому что карьера-то очень быстро произошла. Всего 10 лет».

На рубеже 1980-х и 1990-х годов вышли два фильма, снятые по созданным Л. Улицкой сценариям, – «Сестрички Либерти» В. Грамматикова и «Женщина для всех». С середины 1990-х писательницу начали активно издавать и переводить. После «Медеи», которая вощла в список финалистов премии «Букер» за 1997 год, была написана американская история – «Веселые похороны». Эта повесть связана с довольно значительным периодом жизни писательницы. Дело в том, что сыновья Л. Улицкой 10 лет прожили в Америке, и она из года в год приезжала и жила вместе с детьми. Писательница общалась с одними и теми же людьми, многие из которых были эмигрантами, десятилетие наблюдала развитие их отношений, сюжетов, судеб… Все это и легло в основу «Веселых похорон». Затем в 2000 году, вышел роман «Казус Кукоцкого», он и получил, наконец, «Букер». Именно с этого момента началась известность Людмилы Улицкой в России. Особенно знаменательным для писательницы стал 2002 год: огромные тиражи (в рейтингах продаж ее книги теперь обгоняют иные хваленые боевики!); новые переводы за рубежом, выставка «Работа с текстом», организованная в соавторстве с мужем – известным скульптором А. Красулиным и ставшая вместе с романом «Казус Кукоцкого» заметным явлением в культурной московской жизни, с успехом прошла в Германии и США и, наконец, торжественная премьера во МХАТе «Сонечки». Поистине триумфальное шествие, достойное восхищения! И все же, несмотря на огромную любовь читающей публики, Улицкая – не массовый писатель. «Никогда не рассчитывала на большой успех. Тот успех, что я имею сейчас, очень сильно превышает мои ожидания. С первого моего рассказа у меня всегда было ощущение, что я пишу для нескольких человек, с которыми у меня много общего. Поэтому, когда оказалось, что книжки мои читают еще и другие люди, а также за границей, что вообще мало представимо, это меня поразило и немножко поражает до сих пор», – говорит она.

Улицкая очень поздно начала и поэтому ни с кем не соревновалась. Все ее сверстники-писатели были уже известными, зрелыми мастерами. И чувство покоя было ей замечательной подмогой: она никогда не нервничала, если что-то не удавалось. Когда что-нибудь получалось, рассматривала это как случайную удачу. Так и продолжает жить и творить Л. Улицкая: ни с кем не соревнуясь, никуда не торопясь. «И это большое счастье в моей жизни, – говорит Людмила Евгеньевна. – В жизни у меня был момент, когда сломалось решительно все. Развелась с мужем, осталась с двумя маленькими детьми. Биология резко кончилась, и не по моей вине… Сама я бы не ушла, мне было интересно и учиться в университете, и работать в Институте общей генетики… Было чувство полного нуля, и я полностью сознавала преимущество этого положения. Из точки нуля очень легко начинать – и вот я начала снова. Может, знание того, как жизнь может переламываться, предлагать новые колеи, помогает мне и сейчас спокойно относиться к писательской работе. Я знаю: это закончится – произойдет что-нибудь другое, и если будут силы и будут возможности – займусь еще и третьим делом, и это меня совершенно не пугает…»