1000 не одна боль
Шрифт:
– На тебя можно смотреть бесконечно, Альшита. Как на дождь, огонь или на снег. Моим глазам нужно видеть твое лицо. Но мне мало просто смотреть на тебя.
– Не надо смотреть. Смотри на кого-то другого.
Вырвалось само, и я зажмурилась снова, словно он мог бы ударить меня. Но вместо этого его пальцы прошлись по моему позвоночнику, потом тронули ссадину на лопатке, и я вскинулась.
– Мне всегда было плевать на чужую боль. А сейчас я готов убить каждого, кто посмел ее тебе причинить.
А себя? Себя ты убить не хочешь? Но его рука касалась слишком нежно и осторожно, и я лишь спустя несколько секунд поняла, что он наносит мне на спину какую-то мазь.
– Ты пока что неизведанные вершины, я не пойму – кто ты и зачем ты здесь. Я так же еще не знаю, что именно это значит для меня. И я не хочу делать тебе больно. Не вынуждай меня, договорились? Не вынуждай становиться с тобой зверем.
Секунда очарования снова перелилась во всплеск паники, когда пальцы сжали затылок.
– Амина останется в моей хижине прислуживать тебе лишь с тем условием, что ты будешь повиноваться мне во всем и есть то, что приготовит Джабира. Ослушаешься – я позволю им спустить с девчонки шкуру.
Глава 4
Утро было очень холодным, как и ночи в этой проклятой пустыне. Они собирались в путь: Аднан и его отряд. А меня страшили перемены, пугало, что станет еще хуже, чем есть, что в городе меня запрут где-то и не дадут даже выйти на улицу. Как проституткам в борделях или проданных богатым хозяевам. Дорогие игрушки, запертые в золотые клетки до того момента, пока не надоест хозяину и ее труп не выловят где-то в реке или брошенным в канаву. Суета пробуждала во мне тоску, и пусть это место было варварским и жутким, неизвестность пугала намного больше. Спустя какое-то время ко мне приблизился Рифат, держа под уздцы белого жеребца.
– Теперь у тебя есть свой конь, Альшита. О тебе позаботились. Цени.
Я обернулась к всегда молчаливому бедуину и перевела взгляд на коня, а потом снова на Рифата.
– Аднан сделал тебе подарок. Чистокровный арабский жеребец – дорогое и прекрасное создание, стоит целого состояния для жителей пустыни. Цени. Не помню, чтоб ибн Кадир делал кому-либо столь щедрые подарки.
В голосе бедуина сквозили нотки то ли сарказма, то ли какой-то бравады. Все его слова казались нарочито пафосными. Перевела снова взгляд на коня. И что мне с ним делать? Я не умею им управлять, я ездила верхом только в парке на свой день рождения в детстве. Я даже не взберусь на него никогда самостоятельно.
– Ничего. Лошадь – это не машина. Долго учиться не надо. Тем более, мне велено тебя охранять и присматривать за тобой в дороге. Бери поводья и ничего не бойся. Конь покладистый и не норовистый. Его выбирали специально для тебя.
Я и не подумала взять поводья. Я не смогу взобраться на это чудовище и точно не смогу удержаться в седле. Почему бы Аднану было просто не пришибить меня самому. Я ведь все равно упаду под копыта этого белого монстра, с лоснящимися боками и крепким телом, который фыркает, едва смотрит на меня.
– У него есть имя?
– Нет. Аднан купил его вчера у перекупщика. Если имя и было, то торговцу его не сообщили. Ты можешь сама придумать ему имя. Теперь ты его хозяйка.
Конечно, хозяева дают имена своим зверькам и игрушкам. Вот и мне имя дали, а мое отобрали и сделали вид, что его и не было никогда. А новое мне чуждо, оно как позорная кличка, и я никогда его не приму и не привыкну к нему.
Да и зачем привыкать, если у меня поменяется хозяин, то мне придумают другое. Почему-то от мысли, что с Аднаном может что-то случиться, стало неприятно внутри, как будто сильно засаднило в области сердца, и тут же протестом – пусть случается. Какая разница – от кого терпеть жестокость? Какая разница – чьей игрушкой быть… Но ведь разница была. И я прекрасно об этом знала, несмотря на всю ту боль, что ощущала внутри себя.
– Я назову его Снег… если я зима, то он мой снег.
– Мне все равно, как ты его назовешь.
Протянула руку и тронула его шею, погладила мягкую белоснежную гриву, перебирая ее пальцами, и по венам начало растекаться умиротворение, словно коснулась чего-то мощного и прекрасного. Жеребец фыркнул и обернулся ко мне, потянулся мордой к моему лицу, и я оцепенела от страха. Конь тронул мои волосы шершавыми губами.
– Надо же. Аднан не ошибся. Он сказал, что стоит тебе прикоснуться к жеребцу, и тот признает тебя своей хозяйкой. Что он обречен. А я думал, что обречена будешь ты.
– Что это значит?
Рифат рассмеялся.
– Это значит, что конь вовсе не покладистый. Он норовистый и своенравный. Его пытались объездить двое наших воинов, и он им не дался. Только Аднан смог его обуздать… я сомневался, что конь позволит тебе приблизиться. Удивительно.
Значит, Аднан рискнул моей жизнью, лишь бы убедиться – примет меня жеребец или растопчет. Конечно, с игрушкой можно поступать по-всякому. Я убрала руку от морды животного.
– Я не хочу такие подарки. Я поеду с кем-то из вас.
– Испугалась? Напрасно. Он не тронет тебя. Это видно по его реакции. Лошади умные животные, и они сами выбирают себе хозяев. Мы лишь тешим себя иллюзией, что это мы их выбрали.
– Мы едем в Каир?
– Мы едем в Каир, верно. Ближе к городу пересядем в машины. Нас там встретят люди Аднана и его брат.
– Это далеко?
– Не так уж и далеко. Вон там, где на горизонте виднеются барханы, как раз за ними нас будут ждать.
– А почему нас будут ждать?
– Потому что повсюду рыскают люди Асада.
– Почему вы с ним воюете?
– Когда-нибудь ибн Кадир сам тебе расскажет, если сочтет нужным.
До этого момента он был более разговорчив, и я расслабилась, мне показалось, что я могу получить ответы на многие свои вопросы, что мне расскажут то, что я не решалась спросить у их предводителя. И я хотела узнавать. Я хотела иметь намного больше информации, чтобы знать, что мне делать дальше.
Вдруг послышался голос Аднана и невольно привлек к себе внимание. Очень красивый, зычный. Тембр, как отражение мощи и власти. Я испытывала восхищение вместе с презрением, потому что этот голос меня оскорблял, этот голос говорил мне отвратительные вещи. Снег коснулся моего лица гладкой мордой, но я даже не вздрогнула – я смотрела на Аднана верхом на его черном жеребце. Он осматривал своих людей и гарцевал на месте, осаждая коня. Прямой, гордо держащийся в седле, с ровной спиной. Во всем его облике дикость, мощь, первобытная сила и грация. Его красота продолжала меня поражать. Особенно сейчас, на фоне песков, она казалась естественной, как красота хищника в своей среде обитания. Где он наиболее могуч и опасен.