1000 ночных вылетов
Шрифт:
Эх, Борис, Борис, любит Тося тебя, черта!..
С Борисом мы друзья. Пришел он к нам в полк больше года назад вместе с Иваном Казюрой. Оба они окончили истребительное училище, летали на И-15 и на «Чайке», [17] и на первых порах во всем их поведении чувствовалось нескрываемое пренебрежение к нашим тихоходам. Как же — летчики-истребители! Но первые же полеты на бомбежку показали, что и на наших «стрекозах» надо уметь летать, надо осваивать тактику ночного боя.
17
Типы
Вначале между мной и Борисом, назначенным в нашу эскадрилью, пролегло было скрытое соперничество, которое обычно возникает между молодыми летчиками. Мы оба были младшими летчиками в звеньях, то есть находились на первой ступени продвижения по воинской службе и ревниво следили за успехами друг друга. Если командир эскадрильи хвалил на разборах полетов Бориса, я принимал это как упрек в свой адрес. Если командир отмечал мой успех, Борис с трудом сохранял равнодушие. Но все это в прошлом. Теперь мы оба командиры звеньев. Позади сотни боевых вылетов, сотни боев. От былого соперничества не осталось и следа. Зато налицо симпатия, привязанность и искренняя дружба — ненавязчивая, спокойная, настоящая мужская дружба, в которой нет места недомолвкам и мелочным копаниям в душе. Мы понимаем друг друга без слов, нам стоит только взглянуть друг другу в глаза.
Однажды в свободный от полетов вечер, накануне Нового года, Борис пригласил меня в общежитие к девчатам из нашего БАО. До этого вечера я как-то не обращал внимания на них. Одетые в одинаковую мешковатую зеленую форму и кирзовые сапоги, все они выглядели на одно лицо. Недаром острые на язык солдаты называли их не иначе как «Воен-Машами». На этот раз девушки были в платьях. В обыкновенных гражданских платьях. Каждая в своем, и каждая — разная! И от этого все их лица стали тоже не похожими друг на друга. И вообще, я увидел вдруг в наших девчонках женщин. Это открытие настолько озадачило меня, что я весь вечер просидел в дальнем углу комнаты, так и не решаясь вступить в общий разговор.
Зато Борис сразу овладел вниманием девчат. Он знал уйму песен, хорошо аккомпанировал на гитаре и к тому же обладал довольно приятным баритоном. И Тося весь вечер не отходила от него. Рядом с ним, статным красавцем, она казалась еще меньше, еще стройнее и выглядела скорее девчонкой-школьницей, а уж совсем не солдатом. Что их влекло друг к другу, таких разных, таких непохожих? Музыка? Песни? Только позже я понял, что это была любовь. Та самая любовь, что всегда приходит неожиданно, не считаясь даже с войной.
Любовь… А измученная земля за Днепром задыхается в огне пожарищ, в смрадной вони трупов. Изрытая шрамами окопов, разорванная бомбами, залитая кровью, она хочет мира и покоя. Над линией фронта повисла обманчивая тишина. С наступлением темноты под мерным топотом солдатских сапог вздыхают дороги. С наступлением темноты приглушенно урчат моторы, лязгают танковые траки. Фронт подтягивает резервы, сосредоточивает силы для будущего удара.
В ночной тишине растворяются запахи полевых цветов. Запахи любви.
Полк отдыхает. Но на аэродроме техники готовят самолеты, подвешивают бомбы
Эх, любовь…
В землянке КП, под накатом из неошкуренных бревен, выстроились шесть экипажей. Проверенных, опытных, обожженных пороховым дымом и спаянных боевой дружбой, единством взглядов и мыслей. На правом фланге лейтенанты Обещенко и Зотов, за ними капитаны Семаго и Швецов, старший лейтенант Мартынов и лейтенант Шамаев, затем лейтенанты Казюра и Краснолобов, Гаврилов и Кисляков и, наконец, я со своим неизменным штурманом лейтенантом Пивнем.
Командир полка вполголоса зачитывает боевой приказ. Маршрут Бориса на сегодня снят. Борис провожает меня к самолету, помогает натянуть лямки парашюта, а сам при этом нетерпеливо поглядывает в сторону землянки КП.
— Ладно уж, иди. Ждет!
— Угу. Ни пуха… Встречу!
— Поверил. Катись уж… Ромео!
Борис не знает, как я ему чертовски завидую. Да, завидую. Потому что он до краев заполнен любовью и живет только ею, живет только в настоящем времени — полностью и всласть.
Ландин проводит ладонью по крылу, и непонятно, кому адресованы его слова — мне или самолету:
— Поскорей возвращайся, старик…
А из-за леса, под всхлипывание расстроенного баяна, доносится обрывок полковой песни:
Взлетишь ты в ночку темную,Весеннюю, безлунную…Идешь по огонькам к передовой:Там ждут тебя зенитчики,Там ждут тебя прожекторы,А «мессеры» гуляют над тобой…Я защелкиваю карабин парашюта и переваливаюсь через борт кабины.
— От винта!
— Есть!
Тугая струя воздуха отбрасывает назад огоньки старта. В их мерцающем свете мелькают чьи-то темные силуэты. Кто-то машет руками. Может, это Ландин? А может, Борис и Тося?
Эх, Тося! Сегодня растает, непременно растает льдинка тревоги в твоих глазах. Сегодня ты будешь смаковать, как старое вино, каждую минуту покоя и тишины — свое тревожное военное счастье…
…Над линией фронта нас встречает привычный фейерверк — вспышки ракет, мерцание огоньков выстрелов. Сквозь сверкание огненных трасс и разрывы зенитных снарядов входим в лагерь противника, чтобы узнать его тайное из тайных — передвижение и дислокацию войск.
Наверное, в эфире и по проводам полевых телефонов уже несутся тревожные предупреждения:
— Ахтунг! Ахтунг! Русские разведчики в воздухе!
Наверное, сворачивают на обочины автоколонны, прячутся в укрытия танки. А мы до боли в глазах всматриваемся в очертания знакомых перелесков, дорог, деревень. Напряженный взгляд отыскивает в редколесье у проселочной дороги какие-то бесформенные пятна. Вчера их здесь не было.
— Что бы это могло быть? — спрашиваю у Николая.
— Могут быть автомашины, а то и танки. Все может быть.
— Проверим?
Николай перебрасывает на борт турель пулемета, и к земле несется голубой пунктир короткой очереди. Несколько пуль рикошетят о темные предметы.