1001 заговор сибирской целительницы / Наталья Ивановна Степанова
Шрифт:
Сначала я думала, что приболела, я и вправду плохо себя чувствовала. Меня то и дело кто-нибудь спрашивал:
— Что с вами случилось? Выглядите вы неважно…
Через полгода я превратилась в старуху. Меня никто не узнавал.
Я никогда не забывала о том, что сказал мне колдун, но надеялась, что все обойдется. Если честно, то я не жалею о том дне, когда встретилась с ним. Ведь у меня было двенадцать лет счастья. Муж меня боготворил, люди мне улыбались. У меня были дети от Андрея, я была любима.
Но, Наталья Ивановна, в тот день дед заикнулся про шкуру в крови или о чем-то в этом роде. Мол, это средство может спасти, а какое, я не помню.
Ваша наука сильная, я сама в
С искренним уважением, Елена Б.».
Для осуществления разрыва договора потребуется мужество. Вам придется перерезать горло козлу. После этого нужно вымазать себя кровью (откуп на крови), а затем, стоя в круге, прочитать три раза заклятие. Три раза правильно и три раза задом наперед. Делают это в полнолуние, при абсолютной тишине и в одиночестве. Козла покупают, не торгуясь и не беря сдачи. Смывают кровь обычной водой, а затем уже обливаются святой водой. Шкуру козла оставляют на перекрестке.
Заклинание читают так:
Сила царства, войди через нож в жертву.
Заклинаю кровь кровью.
Исповедаю три слова:
Жизнь! Смерть! Воскрешение!
Яви заново превращены!
Аралим! Действуй!
Хаиот! Повернись вспять!
Адонаи! Верни все опять!
Я вас заклинаю, Ангелы Божии.
Умоляю Тебя, святой Ангел Михаель,
Ты, который председательствуешь
В воскресенье
Под обожаемым именем Адонаи,
Богом Израиля, сотворившим весь мир
И все, что он заклинает в себе.
Перечеркни договор дьявола
От первого слова до последнего.
Ангелы четвертого легиона
Крылами своими разобьют в прах врага
И сотворят волю мою!
Есть три печати.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Есть печать у земного жреца—
Подаренная от Творца.
Утверждаю и расторгаю
Дьявола договор—
Именем Господа Вышнего.
Ныне, присно, во веки веков. Аминь!
Из письма: «…Не знаю, как Вы отнесетесь к моему письму. Возможно, с отвращением, порвете и выбросите. Но я надеюсь на Ваше милосердие. Буду честен, иначе какой смысл писать вообще. Кроме того, мне не с кем поделиться, да и нет другого выхода. Я гибну, и если это письмо окажется в Ваших руках, то, значит, я буду к этому времени мертв. Тогда пусть оно послужит кому-то горьким уроком.
Я детдомовский, мать умерла рано, отец спился. Тетка не захотела брать лишнюю обузу: у самой было трое пацанов. Понятно, зачем ей лишний рот? Так я и попал в детдом, а там выживают как могут. В пятнадцать лет посадили на малолетку за кражу. Освободился, некуда было приткнуться, попался, и снова срок. А потом закрутилось, завертелось.
Времени в тюрьме много, травили байки. Один мужик рассказал, что когда-то он был на другой зоне и при нем произошел такой случай. Двое молодых выкололи портки на заднице: на одной половинке крест, на другой церковь, а на пояснице — черт. Этих парней не стало через месяц. Кто-то сказал, что все это муть голубая и брехня. В итоге ему сделали такую же наколку, а через три дня парня нашли повешенным. И опять стали все говорить: вот видите, умер же. Тут еще один проэкспериментировал: выколол церковь и крест. Он не прожил и месяца после этого. Упал на стройке и разбился. Тогда мужики заставили одного провинившегося, чтобы он тоже наколол себе церковь на заднице. Дело ведь на принцип пошло, многие были уверены, что причина смертей именно в наколках. А кто-то говорил, что это, мол,
— Считай, сегодня пятое число. Умрешь двадцать девятого.
Голос был как шелест, но я разбирал каждое слово. Словно кто-то наклонился к самому моему уху, хотя черный человек не наклонялся, а стоял прямо. Я прикрыл глаза, мне стало жутко, и тут же, не выдержав, открыл их. Человека в черном уже не было.
Утром меня зазнобило и стало плохо. „Заражение, что ли?“ — подумал я. Днем полегчало, а вечером я снова увидел в углу того человека в черном. Он скалил зубы в улыбке. Улыбка была угрожающей и очень неприятной. Я покрутил головой: видит ли его еще кто-нибудь?
С той минуты он был всегда где-то рядом. Когда я засыпал, мне снился всегда один и тот же сон: поле с выгоревшей черной травой. Посреди поля черная церковь. Иконы плачут, а лики отворачиваются от меня. На полу валяются веревки с петлями — бери и давись. На девятый день я уже не хотел жить. Мысль о смерти преследовала меня неотступно. Об этом я никому не говорил, хотя ребята меня спрашивали о наколке. На двенадцатый день я увидел себя во сне на руках у женщины. И вроде это моя умершая мать. Я тянул к ней руки, а она говорила голосом человека в черном: „Скоро, совсем скоро мы будем вместе“. Я же ей детским голосом отвечал: „Я не хочу умирать“.
„Ты почти мертвый…“ — сказала она мне с шелестом в голосе. И я проснулся. Лучше бы я не просыпался. В ногах у меня сидел человек в черном, и вся его поза говорила о том, что он ждет. Чего он ждет, я уже знал. Завтра…»
На этом письмо заканчивалось. Вернее, оно обрывалось на полуслове. В конверте лежал еще один листок, исписанный другим почерком и другими чернилами: «Пересылаю Вам письмо умершего товарища. Я обещал ему это, если с ним что-то случится. О Вас он узнал от меня. У меня есть Ваша книга. Мне ее дала жена на свиданке.
Да, я не написал, он умер от разрыва сердца.
P. S. Я прочитал его письмо, и у меня засела мысль в голове: неужели это все из-за наколки? Вот уже десять дней, как я думаю об этом. Не знаю, может убедиться самому?»
Из письма: «Наталья Ивановна, пишу Вам в полном отчаянии. Надеюсь, что Вы поможете мне. У меня есть три Ваших книги, там я и нашла Ваш адрес.
Меня зовут Галина, мне 27 лет, замужем, живу у мужа. Когда я к ним переехала, меня стало душить по ночам. Ездила к бабке, но это помогло лишь на месяц, потом началось все сызнова.
Теперь происходит вот что. „Оно“ ласкает меня по ночам. Представляете, какой ужас! Когда это произошло в первый раз, я заплакала, а муж подумал, что мне приснился страшный сон.
Говорят, когда петухи пропоют, ничего такого случиться не может, но… Однажды днем открывается дверь и входит нечто человекоподобное как бы из тумана. Я попыталась вскочить и вырваться, но „оно“ придавило меня за кисти рук к кровати.
Да, еще мы не ладили со свекром, он выгонял меня из дома, обзывал разными словами, а потом неожиданно умер. Может, здесь есть какая-то связь?