13 несчастий Геракла
Шрифт:
— В нашей семье, — голосом школьного учителя сообщил Кузьминский, — и впрямь существует легенда о пятне. Но никакой мистики в ней нет. Просто бедному отцу очень не повезло в жизни. Моя мать Глафира была удивительно талантливым, но тяжело больным человеком. Шизофрения страшная штука.
Конечно, ужасно потерять рассудок, но еще страшнее жить рядом с такой личностью. Петр Фадеевич, на мой взгляд, был просто святым. Когда Глафира покончила с собой, отец выдержал траур и женился на Варваре, молодой вдове с ребенком. Он думал, что у них получится хорошая семья. Варя, одна воспитывавшая дочку Лисочку,
Все вышло так, как задумал Кузьминский. Сергею исполнилось на момент смерти мамы двенадцать лет. В пятнадцать у него появилась мачеха. Дочери Лисочке было десять. Варвара оказалась милой женщиной, искренне полюбившей пасынка. Она пыталась, как могла, заменить ему мать. Было лишь одно «но». Через некоторое время после свадьбы выяснилось, что Варя тоже больна шизофренией.
Когда Петр Фадеевич узнал, какой диагноз ставят его второй жене, он побледнел и заперся в спальне. Видно, зря считают, что снаряд в одну воронку дважды не попадает.
Неизвестно, как бы развивались события в семье Кузьминских, но Варвара покончила с собой перед портретом Глафиры и тем же способом, что и первая супруга Петра Фадеевича. Она воткнула себе в шею ножницы. Дикий способ уйти из жизни, который мог прийти в голову лишь человеку с затуманенным рассудком.
Петр Фадеевич страшно переживал случившееся и переехал в новый дом, но его домработница, болтливая Степанида, сочинила историю о проклятии Глафиры. Вот с тех пор и начинает отсчет семейная «легенда». Кузьминский, услыхав пересуды соседей, мигом уволил Степаниду, а та, то ли желая отомстить хозяину, то ли попросту обладая буйной фантазией, стала сплетничать еще пуще. Положение усугублялось тем, что бывшая прислуга проживала в одном доме с Петром Фадеевичем, и скоро бедняга не мог спокойно выйти на улицу. Едва он появлялся из подъезда, как все, кто сидел на скамеечках, замирали и поедали вдовца взглядами. Каких только глупостей не придумывали люди! Петр Фадеевич представал во всех рассказах просто Синей Бородой. Людская молва приписала ему не то восемь, не то девять жен.
— Он уже пятерых похоронил, — шептали старухи, — а потом к нам въехал.
— У них по дому привидение бродит, — захлебывались молодые матери, покачивая коляски.
— Варвару-то Глафира убила, — бубнила Степанида. — Она по дому бродила, я сама видела ее сто раз в сером платье!
— И от девчонки он избавился, — подхватывала дворничиха.
Последнее заявление было правдой. Петр Фадеевич сдал Лисочку в детский дом, но не надо его за это осуждать, он просто не в состоянии был справиться с двумя детьми.
Лисочка осталась в памяти Сергея капризной, вечно ноющей девочкой, избалованной матерью. Сережа даже не знал ее настоящего имени. Варя звала дочку Лисочкой, наверное, из-за слегка удлиненных к вискам глаз и остренького носика, делавших девочку похожей на лисичку.
Сергей с малышкой не дружил, дальнейшей судьбой ее не интересовался. Петр Фадеевич никогда не навещал падчерицу в приюте, и после его смерти Сережа не сделал ни одной попытки увидеться с Лисочкой. Она была ему чужой.
Спустя два года после кончины Варвары Кузьминский решил еще раз устроить свою семейную жизнь и привел в дом молодую, смешливую Соню. Дом замер, предвкушая новое несчастье.
Софья прожила в квартире Кузьминских полгода, но потом, покидав вещи в саквояж, исчезла. Петр Фадеевич ходил чернее тучи. Перед расставанием его избранница объяснила свое поведение.
— Уж извини, — говорила она, утрамбовывая шмотки в не желавшем застегиваться чемодане, — только я не хочу на тот свет вслед за всеми твоими женами отъехать.
— Ты наслушалась глупостей от баб во дворе, — попытался вразумить ее Кузьминский. — Я давно подумываю о смене квартиры.
Соня подняла красное лицо.
— Разве это не правда?
— Господи, — возмутился Петр Фадеевич, — да полная чушь, конечно. Никакого проклятия Глафиры не существует!
— Но она покончила с собой! — возразила Соня.
— Глаша болела шизофренией!
— А остальные?
— У меня было всего две жены! — закричал Петр Фадеевич. — Не пять, не семь, не девять, только две!
— И что стряслось с последней? — тихо поинтересовалась невеста.
— Ты же знаешь! Она тоже лишилась рассудка и убила себя.
— Ага, — кивнула Соня, — здорово вышло. Так вот, я не хочу стать следующей. В твоей квартире поселилась зараза.
— Послушай, — устало возразил Кузьминский, — шизофрения не чума, она не передается воздушно-капельным путем.
— А вот и неправда, — возразила Соня и села на чемодан, — я тоже начинаю заболевать! Знаешь, кого я вчера увидела? Глафиру!
— Не пори чушь, — вскипел Петр Фадеевич, — несчастная давно истлела!
— А дух-то бродит, — не успокаивалась Соня, пытаясь справиться с замками. — Просыпаюсь ночью — стоит надо мной, в сером платье с кружавчиками, лицо закрыто сеткой, в руках ножницы длинные. Я от страха чуть не обделалась.
— Что же меня не позвала?
— Так голос пропал, — пояснила Соня, хватая чемодан. — Лежу, рот словно рыба разеваю, а она потрясла ножницами и прошипела: «Убирайся из моего дома, пока я тебя не заколола». Вот я и решила, лучше быть незамужней, но живой…
Вскоре Петр Фадеевич умер, Сергей поступил в университет, женился, а затем съехал в другое место.
— Зачем же вы рассказали дочери эту историю? — удивился я.
— Маргарита разболтала, ее мать. Мы все детство в одном дворе провели, она все знала. Рита не позволяла картины мамы вешать, и у нее просто начиналась истерика, когда я брал в руки краски. Кстати, это и послужило одной из причин нашего разрыва.
— А мне говорили, будто она ушла от вас, когда поняла, что вы обанкротились.
— Нет, — сердито оборвал меня Кузьминский, — Рита целый год сидела со мной на хлебе и воде. Я сам дурак. Постоянно срывался на нее, орал, упрекал в своих неудачах, она и не выдержала, выбросила мои полотна, поломала мольберт, кисти… На том и разошлись, теперь живем порознь. У нее есть любовник, Павлик, а у меня Ольга. Только сдается мне, лучше было бы нам опять сойтись, из-за дочери. Беллочка обожает мать, Олю она никогда не примет.