1632
Шрифт:
– Я вижу и гордость и похвальбу. А есть ли у вас, чем обеспечить их?
Майка, улыбаясь, не замедлил с ответом.
– Хотите проверить?
Медленно, унтер-офицер выдавил ответную улыбку. Кривые зубы сверкнули под роскошными усами.
– Нет. Судя по вашему тону, проверять не стоит. Я лучше предпочту э-э, дружбу и взаимопонимание.
Майк кивнул. И обратился к офицеру:
– А вы?
Но офицер почти полностью пропустил их разговор. В течение всего этого времени его внимание было целиком приковано к Джули Симс. Частично, конечно, его внимание было связано с красотой девушки и стройностью ее
Но частью отвлеченного на нее сознания он уловил суть вопроса. Настолько, что рожденный и воспитанный в духе кальвинизма, он даже впал в богохульство.
– Кто вы такие, во имя Бога?
***
За обедом, Майк попытался объяснить. Насчет этого он уже принял решение несколько дней назад. Правда, вся правда и ничего, кроме правды. Не прикрываться суеверными сказками, и не пытаться обходить острые углы. Лучшее - это просто рассказать все, что он мог, хотя американцы и сами знали не так уж много.
Разговор длился несколько часов. Задолго до его окончания, по инициативе Эда Пьяццы, шахтеры доставили в кафетерий всех религиозных лидеров Грантвилля. Не пешком - на автомобилях - этот вопрос квалифицировался, как важный и стратегический.
Городские проповедники и священники начали прибывать постепенно и сразу включались в обсуждение. Майк заметил медленное ослабление возникшей было вновь напряженности в шотландцах. Да, христиане, но какие-то необычные. В большинстве даже протестанты. Странно, как умудряются жить вместе - католики, евреи, мавры и свободомыслящие люди - без ссоры. И даже в согласии...
Многие из шотландских солдат, воочию уже познакомившись с псами войны и резней религиозной розни, и сделавшие свои собственные немудреные выводы, согласно кивали. Весьма разумно устроенная жизнь, когда уже почти сам дошел до этого.
(И, о эти милые энергичные девушки!)
И никакого колдовства. Причем тут колдовство вообще?..
Просто мастера механики и хорошие ремесленники. И что? Шотландцы всегда таких уважали. Колдовство - это град вне сезона, загадочные болезни и скисшее молоко прямо из-под коровы. А здешнее молоко было настолько чистым и вкусным - все равно что пить нектар. А что у этого народа с болезнями? Поголовное здоровье. Даже пожилая женщина-учитель выглядит на диво здоровой.
(И, о эти милые энергичные девушки!)
Тогда, значит, Божья воля. А не проделки сатаны. Господь-вседержитель счел нужным призвать этих людей сюда. Разве это не ясно само по себе? Ясно как день, даже для простых солдат!
(И, о эти милые энергичные девушки!)
Глава 12
Когда Ребекка привела шотландского офицера в дом семьи Рот, она была очень удивлена, увидев отца, сидящим в одном из кресел в главном салоне. У них это называлось 'гостиная'. Странное название, весьма характерное для американцев, подумала Ребекка. При всех их сказочных возможностях, они во многом были наиболее практичным народом, который она когда-либо встречала. Более даже, чем твердолобые купцы из Амстердама.
Она с облегчением увидела, что он сидит уверенно, впервые с момента его сердечного приступа. В данный момент Бальтазар Абрабанель оживленно беседовал с обоими американскими врачами, Джеймсом Николсом и Джефффри Адамсом. Моррис и Джудит Рот присутствовали тоже.
– Ребекка!
– воскликнул он весело, повернув голову к своей дочери.
– У меня самые чудесные новости.
– Бальтазар указал на врачей.
– У них есть просто...
Он замолчал, увидев офицера, который стоял позади Ребекки. Его лицо, только что так оживленное, замерло в маске. Ничего враждебного в выражении. Просто лицо опытного дипломата.
Губы Ребекки задергались. Дипломата? Лучше сказать - опытного шпиона.
Она знала историю своего отца. Ветвь Абрабанелей, к которой он принадлежал, жила в Лондоне уже более ста лет, со времен изгнания сефардов из Испании. Их существование там было юридически незаконным - евреям было официально запрещено появляться на острове еще веком раньше. Но английские власти не предпринимали никаких попыток для обеспечения соблюдения этого запрета до тех пор, пока евреи сохраняли свои сообщества небольшими и разрозненными. Кроме того, английские монархи и высокая знать предпочитали еврейских врачей всем другим.
С восшествием на престол королевы Елизаветы, в 1558 году, как говорят христиане - anno Domini - от рождества Христова, положение евреев стало более прочным. Личный врач Елизаветы, доктор Родриго Лопес, был сефардом. Королева стала советоваться с ним в какой-то степени и по политическим вопросам, а также привлекать к шпионажу под видом медицинских консультаций другим монархам, особенно в связи с опасностями, исходившими от Филиппа II в Испании. Доктор Лопес, выступая в качестве ее посредника, привлек несколько членов семьи Абрабанель на службу английской короне, как шпионов. Абрабанели, одно из великих семейств разобщенных сефардов, вполне могли следить за деяниями испанцев.
Дед Ребекки, Аарон так и служил вплоть до своей смерти, и передал мантию своим двум сыновьям, Бальтазару и Уриэлю. Ребекка, по воспоминаниям раннего детства, знала, что ее отец часто встречался в лондонской гавани с португальскими моряками и торговцами, многие из которых были маранами.
После смерти Елизаветы и коронации Якова I, политический климат, к сожалению, изменился. Король Яков был неравнодушен к испанцам и часто шел у них на поводу. Он даже казнил сэра Уолтера Рэли, чтобы успокоить испанцев, хотя официально тот был обвинен в измене. Евреям больше не были рады при английском дворе, даже как врачам, и давление на сефардские общины усилилось. В 1609 году Яков снова приказал выслать их.
Но несколько еврейских семей остались, семья Ребекки среди них. В их защиту выступила часть британской власти, и, прежде всего, пуритане. Пуритане, растущая сила в английском обществе, были гораздо более благосклонны к евреям, чем официальная церковь. Многие из их ученых были глубоко заинтересованы в изучении текстов на иврите, как части их усилий по 'очищению' христианства.
Шотландский офицер вошел в комнату и произнес свои первые слова. Как только Бальтазар услышал этот безошибочно узнаваемый акцент, его напряженное лицо смягчилось. В течение нескольких секунд Ребекка увидела, как обычное добродушие отца и его остроумие вернулись к нему.