1795
Шрифт:
…Микель отполз к опушке; только там сумел встать на ноги, держась за ствол. С трудом навел глаза на резкость и посмотрел на отца: тот устоял, но согнулся чуть не пополам. Заметил, что сын на него смотрит, выпрямился и постарался придать окровавленной физиономии презрительное выражение.
Микель плюнул и охнул от боли в сломанном ребре. Помочился – моча красная от крови.
– Еще не вечер. Я вернусь.
В тот день, когда ему удалось исполнить это обещание, на нем уже была форма Королевского флота. Взрослый мужчина, приехал на коляске. Мать уже умерла, отец остался один – маленький жилистый старик, узкоплечий, сгорбленный.
Их взгляды встретились. Кардель, помедлив несколько мгновений, круто, по-флотски, развернулся и вышел. Ему показалось, отец всхлипнул – возможно, всего лишь показалось. На стыд за малодушный побег из дома наложился еще один: он не имел права не приезжать так долго.
14
– Что ж… погода, как видите, приняла сторону экзекуторов.
День и в самом деле жаркий, ни единого облачка, солнце сияет в гордом одиночестве, постепенно подкрадываясь к зениту. Кардель оглядел толпу – именно такое сборище он и ожидал увидеть. Поперечный срез населения. Впрочем, не совсем поперечный. Заметен перекос в сторону бедноты и недавно прибывших, еще не успевших вкусить все прелести городской жизни. Приговоренных высшего сословия казнят на площади, чтобы не оставлять пятен крови на дорогих одеждах знатных зрителей. Здесь-то такие пятна почитаются за особую удачу, но в Хаммарбю отсечение головы происходит редко. Здесь правит бал виселица.
У Карделя нет никакого желания глядеть на процедуру. Видел много раз, вряд ли его чем удивишь. Они нашли место немного в стороне.
– Он наверняка делает все, чтобы оставаться инкогнито. – Винге вынул из рта погасшую белую трубку и наугад ткнул в сторону толпы. – Изменил внешность… что-нибудь в это роде.
– И как мы его тогда найдем?
– Не думаю, чтобы он ожидал нас увидеть. Я и не рассчитываю, что мы его опознаем. Я рассчитываю, что он опознает нас и выкажет страх. Или удивление. Или, по крайней мере, беспокойство. Естественная реакция – сразу отвернуться, спрятать лицо и ретироваться. Вот среди таких и надо искать.
Они замолчали, вглядываясь в толпу. Пастор у виселицы читает молитву. Скоро все закончится, и тогда у них нет ни единого шанса. Публика начнет расходиться, и пойди найди среди расходящихся пытающегося скрыться…
– Жан Мишель… ваш протез. Не могли бы вы его снять и, к примеру, повесить на плечо. Мы должны сделать все, чтобы бросаться в глаза.
– Ну, знаете… – Кардель опешил, но выполнил просьбу. Осторожно развязал ремни, чтобы не тревожить культю, которую сам же и разбередил ночью.
Последний задушенный вопль повешенного, перешедший в угасающее глиссандо предсмертного хрипа.
Винге встал на цыпочки и вертел головой, как заводная кукла.
– Ну что? По-прежнему никого? – спросил он лишенным надежды голосом.
Кардель промолчал. Его внимание привлек некто в плаще и широкополой шляпе с опущенными полями, с бородой. Встретился он с ним взглядом или нет – точно не скажешь, но неизвестный внезапно развернулся и смешался с толпой.
– Вон там… смотрите. У самой виселицы. Видите?
– Сетон?
– Может быть. А может, и нет.
– Тогда быстро. Лучше потревожить постороннего, чем упустить такой шанс.
Они пустились бежать, Кардель впереди. Он рассекал толпу зевак, как нос корабля рассекает набегающие волны. Хотя этой весной он только и делал, что бродил по городу, марш-бросок – нечто совсем иное. Мышцы протестуют, дает о себе знать спина, ломит бедра. Толпа все реже. Скоро он оказался на возвышении, где ничто не заслоняло обзора.
И он его увидел. Бородач быстро, почти бегом спускался по склону. Кардель бросился вдогонку. Вниз бежать еще хуже – каждый шаг, словно ломом по коленям, от пыли слезятся глаза. Сетон, если это он, бежит так, будто сверху летит каменная глыба, и ему во что бы то ни стало надо успеть покинуть смертельно опасную зону. Расстояние между ними пока еще велико, но сокращается с каждым шагом, и гримаса боли на лице Карделя все сильнее напоминает волчью ухмылку: добыча не уйдет. Вон таможня с поднятым по случаю праздника повешения шлагбаумом, а дальше и спрятаться негде: пустырь с редкими, отдельно стоящими хижинами. Свистящий привкус крови во рту, в селезенку будто пику воткнули – плевать. Главное другое: победа близка. Очень близка.
А может, и еще ближе: Сетон остановился у шлагбаума и о чем-то заговорил с одним из прикомандированных по случаю необычного скопления народа полицейских. Показал в сторону преследователя. Кардель оглянулся через плечо: отсюда фигура Винге на висельном холме кажется совсем крошечной. Черт, ему надо бы быть под рукой с его полицейским мандатом. Выругался, побежал дальше и через мгновение оказался в окружении полицейских. Руки в перчатках подняты в предупреждающе-угрожающем жесте.
Кардель попытался что-то объяснить, но запаленное дыхание не дало такой возможности; из гортани вырвался только свирепый, больше похожий на рычание хрип.
Плюнул и сделал попытку возобновить погоню, но куда там!.. Самое малое полдюжины полицейских набросились, скрутили и заставили встать на колени. Унижение придало ему силы, и на какое-то время все, в том числе и он, катались по земле, сцепившись в клубок, где невозможно различить, кто есть кто. Наконец подбежал Винге, тоже задохнувшийся. Не сразу удалось ему вылить масло на водоворот тел, успокоить дерущихся и объяснить, кто есть кто и на чьей стороне право. Полицейские неохотно поднялись и стали приводить в порядок свои мундиры, бросая на Карделя ненавидящие взгляды.
Сетон исчез.
– Это был он?
– Кто ж еще? Бритва у него давно заржавела, бородища как у русского купца, но шляпу свою он потерял, и я… о черт, чтоб его…
Эмиль открыл рот, хотел что-то сказать, но промолчал: понял, что не время.
– Черт, черт… чтоб ему дьявол яйца поотрывал!
Винге кротко кивнул, соглашаясь, – да. Хорошо бы.
Кардель счистил грязь с панталон.
– Все. Ни на что не гожусь.
Они медленно двинулись в город. Винге нервно теребил часовую цепочку.
– Конечно, он, – неожиданно настоял Кардель. – Иначе с чего бы ему так драпать?
– Сетон не один в этом городе, у кого есть причины убегать, если почует, что его преследуют. У каждого второго неоплаченные долги, и кредиторы наступают на пятки. А среди кредиторов если и попадаются добродушные, то редко. Так что лучше удрать, чем пытаться выяснять, есть причина для бегства или нет.
– Нет-нет… я видел шрам. То есть… почти уверен, что видел.
– Наши неудачи продолжаются в геометрической прогрессии, – внезапно сообщил Винге, не заботясь, понял его Кардель или нет. – Мало того что Сетон ускользнул, он теперь еще и знает, что мы его ищем. Все очень плохо, и я боюсь, что будет еще хуже. Нам остается только ждать. Боюсь, скоро мы увидим еще один труп с его фирменной печатью.