1894. Часть 1
Шрифт:
– Да!
– Сначала вы бежите из России, а потом молодежь теряет культуру. И всё! Конец! Я понимаю, новый хозяин вашей земли оказался мерзавцем. Но почему бы вам не уехать на Дальний Восток? Царь раздает там землю бесплатно.
– У нас уехало туда двадцать молодых семей. Бандиты вырезали половину, остальных обложили данью. Вот так, значит. А про нового барина ты, Николай Николаич, неправильно понял. Тут такая заковыка, он немец. Один дед у него, значит, выкрест, второй, правда, татарин. Этот немец прочитал одну толстую книгу, и захотел, чтобы не было богатых. Все должны быть
– Он социалист! Это же хорошо, зачем вам бежать?! Ты мне это не рассказывал, Прокоп Лукич. Вы не понимаете своего счастья!
– Точно! Его слова! Он твой знакомец, Николай Николаич?
– Нет. Что вас заставляет бежать?
– У немца нет детей, и его жена работает. Это он так говорит, будто она работает. Она учит детей, но не в школе, там им поп не разрешает безобразничать.
– Так это хорошо! Знания - сила.
– И они оба не едят мясо!!! Весь год постятся!
– Что же тут-то плохого?
– Он любит спать на морозе! Он оставил себе одну комнату, малюсенькую такую! Остальные закрыл.
– Он вас заставляет жить также, как живет сам?
– догадался Ершов.
– Да ты, Николай Николаич, догада!
– горько рассмеялся Прокоп Лукич.
– Моя бывшая подружка была вегетарианкой (не ела мяса, масла, яиц и творога). Она тратила на еду вдвое больше меня. Беречь лес в ваших краях глупо, понимаю. Старикам, больным и младенцам спать на морозе - опасно для здоровья. Да-а!!! Но как можно запретить детей???
– Он отобрал у нас землю. Когда бабы обязаны работать поденно, наравне с мужиками, чтобы только прокормить семью, то больше одного-двух детей не бывает.
* * *
* * *
Река оделась уже довольно крепким льдом, и поезд из полусотни упряжек пролетел в первый же день добрую сотню километров. Свежие собаки позволили отряду сделать всего лишь две короткие остановки, чтобы выпить горячего чаю. На каждую упряжку, кроме двух передних, приходилось по двое мужчин, один из них отдыхал, а второй, чья очередь была идти на лыжах, держался за веревку, привязанную к нартам. Собакам в первой и во второй упряжках приходилось тяжелее других, поэтому там был только погонщик. Впрочем, упряжки не так долго шли впереди, каждые полчаса две передние упряжки останавливались в стороне от дороги, и собаки четверть часа отдыхали, пока люди ждали хвоста поезда.
Если бы ночью не выпал снег, идти было бы совсем легко. Днем раньше домой ушли русские староверы, отработавшие летний сезон на Клондайке. Они снабжали старателей мясом, строили им дома, насыпали плотины и мастерили шлюзы. Наниматься на второй сезон они категорически отказались, и прямо сказали Ершову, что весной намерены мыть золото наравне со всеми.
Основной груз на нартах составлял золотой песок, по шестьдесят килограмм на упряжку.
Четыреста километров до озера Ле-Барж отряд прошел за четыре дня. В селении Кармакс, которое еще не получило своего имени, проживало две общины канадских индейцев Северных Тутчон. Пока Джордж Вашингтон Кармак не начал добывать уголь на южном берегу Юкона, не открыл золотых россыпей, и селение лишь изредка навещали торговцы пушниной, отношение индейцев к гостям было крайне доброжелательным. Отряд остановился здесь на отдых, на пару дней.
Странно, но никто из индейцев не предложил Ершову на ночь свою жену или дочь. И совсем не странно, что Николай был этим доволен.
Отдохнув, отряд за два дня добрался до порогов Белой Лошади, где застрял на неделю в селе староверов.
Оставшись в той вере, которая соответствует нравственным устоям первых христиан, староверы не меняли ни уклада жизни, ни образа мыслей. Отказ от пьянства, страсть к труду, привычка говорить правду восхищали Ершова. И хотя он слышал о том, что денежку, кем-то оброненную, они никогда не поднимут, а из своей посуды никому есть и пить не дадут, это его не смущало. У каждого свои причуды.
Но то, что староверы, отвергающие златолюбие, вдруг пожелают добывать золото! Это было для Николая шоком! Золото! Дьявольский металл стал для староверов гарантом религиозной и личной свободы.
– Болтать они не любители. Да-а. При таком повороте дела, твои "америкашки" в этом году ничего не узнают о "нашем" золоте! Зря я стращал своих парней. Как бы они случайных охотников за разбойников не приняли!!! Пристрелят, грех на душу!
– трижды перекрестился Прокоп Лукич.
– Согласен, староверы не проболтаются. А наши?
– задумчиво спросил Ершов.
– Есть грех, балаболы, но америкашки то по-нашему ни бельмеса!!!
– пренебрежительно произнес Прокоп Лукич.
– Стоит нам показать золото, всё всем станет понятно без слов. Сегодня же надо весь песок изъять. Не хмурься!!! Кто из парней закочевряжится, того оставим здесь. Смотришь, за зиму они найдут себе невест, тебе не помешает здесь родня. Не возражай, я лучше знаю! Часть песка поменяем у староверов. По любому курсу. Песком в порту расплачиваться нельзя! Никаких следов в Клондайк вести не должно.
– Долго такое не скроешь.
– Еще один спокойный год! Еще двести-триста пудов золота! А когда мы снимем "сливки", то и золотой лихорадки не будет. Может быть. Я не буду продавать свой участок, а ты отдашь мне мою долю. Согласен?
– Согласен. И тебе, и мне лишнее золотишко не помешает. Церковь построим, дело богоугодное, - мечтательно посмотрел на небо Прокоп Лукич.
– А не лучше ли построить крепкие дома, дать образование детям.
– Ты, будто, не русский!!! Стоит забыть Веру, и Антихрист явился до всякого срока. Мир рухнет! Без Веры человек слаб в выборе Добра и Зла.
– Ты в чем-то прав, Прокоп Лукич. Конечно. Безверие - это нравственная катастрофа для общества, оно породит безумие целей и кровь, много крови. Но поп и вера не одно и то же.
– Сначала ты не ходишь на исповедь, потом...
– ...потом выкалываешь на иконах глаза. Я видел такие иконы! Прости. Ты прав, Прокоп Лукич, - Николай вспомнил свое путешествие с друзьями по Карелии. Отпуск прошел чудесно. Но заброшенные деревни поразили его тогда не крепкими домами, много лет стоящими без хозяев, а обнаруженным в пятистенке большим сундуком. Он был полон икон. Кто-то собрал изуродованные лики святых вместе.