1917. Российская империя. Падение
Шрифт:
Впрочем, похожую сцену уже описал Филиппов…
Но после избиения Жуковская увидела весьма загадочный обряд: «Вдруг Вырубова подошла к Лохтиной, встала перед ней на колени, поцеловала ей руку, потом вернулась на свое место. «Догадалась, наконец!» – очень спокойно сказала Лохтина… А потом сказала: «Что-то я не вижу своей послушницы! Ну живо, живо! На колени, и ручку, ручку!» И Муня, встав на колени перед Лохтиной, поцеловала ей руку…»
И это не вымысел. Муня так объяснила свое странное поведение следователю: «В 1913 году в виде протеста против нападок на Лохтину я стала называть себя ее послушницей и служить ей при ее приезде в Петроград… Этим я хотела заменить Лохтиной ее любимую дочь и предполагала, что ей будет легче если она перенесет свою любовь хотя бы на какого-то постороннего человека».
Но остается вопрос: почему могущественная Вырубова склоняется перед Лохтиной? И почему в «Том Деле» свидетели рассказывают о дерзких телеграммах генеральши в Царское Село, которые терпела сама царица? И почему с этой полубезумной переписываются царские дочери? «На квартире Напойкиных (где жила Лохтина. – Э.Р.) она оставила письма и бумаги… я снял копии с писем к ней великих княжон Ольги, Татьяны и Марии», – показал Пругавин.
И Распутин отнюдь не всегда бьет Лохтину – порой он с ней подолгу о чем-то беседует. С его поклонницами она ведет себя строго, как старшая. Именно так описала загадочную генеральшу еще одна свидетельница – певица Беллинг: «Вошла женщина… в белом холщовом платье старинного покроя, в белом клобуке на голове… на шее у нее висело множество книжечек с крестами – 12 Евангелий… Она… что-то шептала Распутину, а когда кто-то громко говорил, она сердито смотрела, а потом не выдержала и сказала: «Здесь, у отца, как в храме надо, с благолепием». – «Оставь их, пусть веселятся», – сказал Распутин… «Веселие в сердце надо иметь, а снаружи – смирение», – строго выговаривала она».
И пожалуй, прав Пругавин, приоткрывающий завесу тайны Лохтиной в «Том Деле»: «Я не решился бы утверждать, что она душевнобольная, только потому, что она утверждала, что Григорий – это бог Саваоф, а Илиодор – это Христос, потому что в таком случае пришлось бы признать душевнобольными и хлыстов, в мистике которых можно встретить утверждение таких ипостасей в том или другом учителе».
Так кто же она, эта странная генеральша?
И еще одной почитательницы Распутина нет на фотографии, хотя ее имя много раз мелькает в донесениях агентов охранки: «27 августа в 10.55 к нему приехала… баронесса Кусова Вера Илларионовна… Баронесса осталась у него ночевать… 28 августа в 7.30 утра от него ушла баронесса Кусова…»
«Эффектная брюнетка, баронесса К» – так описывает ее Джанумова. «Кусова постоянно бывала в салоне Распутина, постоянно там вращалась, у нее были там разные дела, разные гешефты», – показывал в Чрезвычайной комиссии Манасевич-Мануйлов.
Итак, еще одна «деловая» дама с меркантильными соображениями, платившая Распутину телом за его услуги? Во всяком случае об этом отчасти говорит… сама Вера Кусова в «Том Деле».
Из показаний Кусовой Веры Илларионовны, баронессы, 27 лет: «Познакомилась с Григорием Распутиным в 1913 году… Муж служил в Крымском полку, шефом которого была императрица… Царская Семья жила тогда в Крыму. Мне хотелось мужа устроить получше. С этой целью, а также из любопытства как-то подошла на берегу к Распутину… Познакомившись с ним, изложила свою просьбу. Распутин обещал помочь мне. В июле месяце я ездила в Петроград недели на две и посетила Распутина с целью попросить еще об устройстве одного близкого человека и, кстати, с целью попросить у него духовной поддержки по поводу постигшего меня горя… Оказалось, однако, что дать мне духовное успокоение он не может, так как я увидела, что он приходящим к нему за советами говорит общими местами… Тем не менее я продолжала бывать у Распутина, чтобы встретиться там с людьми, которые были для меня интересны или нужны… К Распутину как к святому я не относилась».
Тогда следователь предъявляет Кусовой ее телеграмму Распутину. И баронессе приходится объяснять странный смысл своего послания: «Ему было многое открыто… вот почему я пишу в 1916 году Лаптинской: «О, если бы отец Григорий и оттуда (из могилы. – Э.Р.) помог бы как-нибудь, научил…»
Она шлет эту телеграмму Лаптинской, когда Распутин уже мертв, когда она уже не может встретить у него людей, «которые были нужны». Тем не менее Кусова продолжает сноситься с Акилиной и более того – жаждет помощи «отца Григория» из-за гроба, ибо, оказывается, «ему было многое открыто».
А ведь только что баронесса утверждала, что «дать духовное успокоение он не может»! Видимо, она, как и Вырубова, рассказала следователю Чрезвычайной комиссии далеко не все…
Действительно, из показаний Лохтиной в «Том Деле» мы узнаем о Кусовой совсем иное: «При первом свидании… она рассказала… что ей вообще плохо живется… Позднее мне приходилось слышать, что муж ее сильно пил, и она много страдала от этого. Рассказывала, что он в пьяном виде как-то раз въехал на коне в ее спальню». Да, баронесса была прежде всего несчастной женщиной, нуждавшейся в утешении.
И еще: в показаниях генеральши есть интереснейший факт.
Оказывается, баронесса, как и сама Лохтина, приветствовала окружающих загадочным «Христос воскресе», когда Пасхи и близко не было.
Что это – чудачество? Или нечто большее?
Ответы на все эти вопросы оставим на будущее. А сейчас мы возвращаемся в «салон».
Проповедь и пляска
Пока идет чаепитие, Распутин непрерывно говорит. При этом он время от времени нервно преломляет кусок хлеба и бросает прямо на скатерть, крошит баранки короткими пальцами и сорит вокруг хрустальной вазы. Но гости этого не видят – они слушают его, внимают проповеди…
Из показаний Гущиной: «Распутин произвел на меня впечатление святого человека, он разговаривал о Боге и душе».
Князь Жевахов вспоминал, как он впервые услышал проповедь Распутина. Его сослуживец Пистолькорс привел его в какую-то квартиру на Васильевском острове, наполненную любопытными. И князь навсегда запомнил вдохновенную речь… Как начать богоугодную жизнь обычному оскотинившемуся человеку с его звериными привычками? – начал Распутин. – Как вылезти из ямы греховной?.. Как найти ту тропинку, которая ведет из нашей клоаки на чистый воздух, на Божий свет?.. Такая тропинка есть. И я ее покажу… Спасение – в Боге… А увидишь ты Бога только когда вокруг себя ничего видеть не будешь. Потому что все вокруг – и дело, которое делаешь… и даже комната, где ты сидишь, – все заслоняет от тебя Бога. Что же ты должен сделать, чтобы увидеть Бога? – вопрошал он в наступившей тишине в каком-то нервном напряжении. – После службы церковной, помолясь Богу, выйди в воскресный или праздничный день за город, в чисто поле. И иди, иди, пока не увидишь позади себя черную тучу от фабричных труб, висящую над Петербургом, а впереди синеву горизонта. Стань тогда и помысли о себе. Каким маленьким ты покажешься себе и ничтожным, а вся столица… в какой муравейник преобразится она пред твоим мысленным взором… И куда денется тогда твоя гордыня, самолюбие, сознание твоей власти?.. И вскинешь ты глаза свои на небо… и почувствуешь всем сердцем, всей душой, что один у тебя Отец – Господь, и что только Ему нужна твоя душа. Он один заступится за тебя и поможет тебе… И найдет на тебя такое умиление… Это первый твой шаг на пути к Богу. Можешь дальше в этот раз и не идти. Возвращайся в мир, становись на прежнее дело, но храни как зеницу ока то, что принес с собой… Бога ты принес с собой. И береги Его, и пропускай теперь через Него всякое дело, которое будешь делать в миру… Только тогда всякое земное дело превратится в Божье Дело… Вот это и есть, как сказал Спаситель, «Царство Божие внутри нас». Найди Бога и живи в Нем и с Ним…»
«Какая благоговейная тишина была вокруг, – вспоминал Жевахов, – хотя ничего нового он не говорил. Но некая нервная сила, которая от него исходила, гипнотизировала». Так что можно представить, какое благоговение испытывали те, кто ему поклонялись, когда он говорил с ними… Но часто он вдруг обрывал речь, и раздавался повелительный голос, так поразивший Джанумову: «Пиши!»
Ему не привыкать – сама царица за ним записывает… Он дает карандаш одной из поклонниц, и она начинает писать. Его поучения часто повторяются – он знает, как важно все повторять «моим дурам». (Так он назвал в одной из телеграмм своих поклонниц. «Дуры» – потому что образованные, а простых вещей не понимают…) Он диктует, как сохранить в душе Любовь, несмотря на все беды и поношения. Прежде всего о Любви к Творцу он говорит этим несчастным женщинам – вдовам, разведенным, брошенным, разлюбленным. Они – абсолютное большинство в его «салоне».
«Творец! Научи меня любить! Тогда мне и раны в любви нипочем и страдания будут приятны»… И слова, звучащие как песнь: «Боже, я – Твой, а Ты – мой, не отними меня от любви Твоей!» Эту запись за ним сделала царица.
Когда поучения захватывали всех, когда у «дур» начинали светиться лица, они начинали петь. И петербургские дамы хором затягивали старинные духовные песнопения – вместе с мужиком…
О пении рассказывают и Гущина, и Вырубова, и Головина.
«Акилина высоким красивым голосом сопрано запела, остальные подпевали… низкий приятный голос Распутина звучал, как аккомпанемент, оттеняя, выделяя женские голоса. Никогда раньше не слышала этой духовной песни. Красива и грустна. Потом стали петь псалмы», – вспоминала Джанумова.