200 дней на юг
Шрифт:
Следующий грузовик, тоже с мусульманином за рулём, довёз меня до города Иринга. По пути попадались зебры и слоны, мы останавливались тут и там, я фотографировал, водитель и его друзья, ехавшие в кабине, тоже вылезали и снимались со мной на свой фотоаппарат.
Иринга, где меня высадили, оказалась длинным городом, за которым начались бесконечно длинные деревни-пригороды. Повсюду люди, замечают меня, многие приветствуют, говорят "Джамбо!", но в гости не зовут. Какой-то мужик, вспомнив английский, попросил у меня денег; я погнался за ним; мужик спрятался в лавку; я подбежал к лавке и похитил банан с витрины под общий народный хохот. (Банан тут самый малоценный продукт.) Я шёл по вечереющей Танзании, меня сопровождали
— А где вы ночуете? — поинтересовался он.
— Иногда в церквях, а иногда люди попадаются хорошие, приглашают на ночлег, — хитрил я.
— В церквях… В четырёх километрах дальше моей деревни есть миссия, там можно переночевать, — отвечал он. Тем временем стемнело.
— Четыре километра — очень далеко, ведь уже поздно! А можно ли поставить палатку у твоего дома? — продолжал я.
Пару раз водитель сделал вид, что не понял, но потом понял, что я не отвяжусь, и отвечал:
— О, это невозможно; наш деревенский староста запрещает это дело!
Уже в его деревне, стемнело, я попрощался с водителем, попробовал ещё раз напроситься к нему в гости, но получил отказ. Ничего страшного, сейчас отойду подальше от людей и заночую, или через четыре километра миссия какая-то, можно и туда заглянуть. Как сзади топот шагов. Оборачиваюсь — мой водитель!
— О, извините, возвращайтесь, ночуйте, всё в порядке!
А у ворот его деревенского дома стояла толстая, в десяти одёжках и в платке бабушка-танзанийка, мать водителя, и громко, на всю округу, причитала на непонятном, но при этом столь понятном языке суахили:
— Это ж куда ж ты человека на ночь глядя послал? Это ж где он эту твою церковь искать будет? Кругом ночь, разбойники всякие, а он один совсем, и ты не подумал! А ну беги верни его!
— Всё, всё в порядке! — извинялся запыхавшийся водитель, — не бойся, деревенский староста ничего не узнает!
Вот так исполнилось моё желание быть приглашённым в простое танзанийское жилище. Ничего особенного оно собою не представляло — типичный дом из жареных кирпичей, с несколькими экземплярами мебели (столик, лежанка и стулья) и очему-то без электричества — я уже не помню, было ли это вызвано какой-то технической неполадкой или света вообще не было предусмотрено. Во дворе стоял ещё один небольшой домик-кухня, где хозяйка приготовила чай и какие-то съедобности.
25 ноября, суббота. Опять русские геологи!
Предрассветным утром молоковоз уехал — он ежедневно мотался на молокозавод в Иринге, заправлялся молоком и вёз его в Дар-эс-Салам, а к ночи возвращался обратно. Выходило, он делал 1000 километров каждые сутки — надеюсь, всё же не каждые, так как не свойственно африканцам так быстро и часто гонять туда-сюда. Зато в доме появился брат молоковоза, который подумал, что я путешествую пешком, и решил меня сопровождать четырнадцать не то километров, не то миль. Чтобы сопровождать меня, этот брат одел самую лучшую одежду, кроссовки, яркие шорты и спортивную майку, и пришёл уже в предвкушении, что пойдёт со мной и всем будет по дороге хвастаться об этом. Мои уверения в том, что я иду пешком не всегда, а только во время отсутствия транспорта, его не убедили (хотя умный человек, мог бы догадаться сам, ведь его брат именно привёз меня на молоковозе!) Избавиться от спортсмена не получилось, пришлось выпить чай, попрощаться с толстой бабушкой, благодаря которой я и попал сюда на ночлег, и отправиться на юго-запад "пешком".
На Кавказе, в Средней Азии, когда останавливается машина, водитель первым делом обычно спрашивает:
— Из Москвы?
"Автостопом, на попутных машинах," — отвечаю я, и водитель кивает: "Всё ясно. Пищ-ком". И вот этот спортивный человек лет двадцати пяти тоже решил, что я пищ-ком, и хотя я старался идти быстро и избавиться от сопровождающего, он не отставал от меня и всячески здоровался со всеми встречными, чтобы запомниться в памяти всех своих односельчан в форме неотделимого от меня образа. Прошли всю деревню; дальше поддерживать репутацию «пищ-ком» мне не хотелось, я застопил грузовик в утренней прохладе и уехал, оставив спортивного сопровождающего на дороге удивляться.
Большой грузовик довёз меня до Макамбако, до той самой деревни, откуда ехал почти две недели назад в щели между железным ящиком и бортом кузова, вместе с двумя танзанийцами, под проливным дождём, укрываясь спальником. (Хорошо, что спальник успел постирать и просушить в Дар-эс-Саламе, а то он был грязен и вонял бензином.) Если сейчас попадётся такая же быстрая, как тогда, машина до Мбейи, а затем до границы, то мне удастся попасть сегодня в Тундуму, на Замбийскую границу, до закрытия её.
И вот, стопится джип с кузовом ("хорошо бы до Мбейи, — подумал я, — быстро домчимся), но представьте моё удвиление, когда в этом джипе оказался начальник русских геологов г-н Евгений и узнал меня! Он только что ездил в Дар-эс-Салам за кислотой, нужной для золотой промышленности, и с шестью здоровенными 35-литровыми канистрами сейчас ехал на вторую геологическую базу, недалеко от пос. Чунья! Я сразу передумал ехать сегодня в Замбию.
Начальник геологов сперва ехал в Мбейю, где оставил на хранение канистры с кислотой и купил целую гору дорогих продуктов в магазине, в котором (о чудо) работала продавщицей совершенно русская женщина. Оказалось, она когда-то вышла замуж за танзанийца и вот немало лет как живёт в Мбейе. Затем мы поехали на золотые прииски, расположенные в глухой местности. Полил сильный дождь, наш путь полностью залило и развезло; в одной из деревень пришлось даже нанять человек десять танзанийцев, чтобы они ехали в кузове джипа и протаскивали его через участки размытой дороги. Миновав сии грязи, г-н Евгений дал каждому помощнику на пиво, чем их весьма обрадовал и скрасил их пешеходное возвращение домой под дождём.
Когда приехали в золотую деревню, Клондайком она не оказалось, и электричества не было нигде. В глино-соломенном домике сидел ещё один геолог, а рядом был негр, который что-то писал при свете керосиновой лампы. Забрали этого второго геолога и поехали в городок Чунья, где уже было электричество и все блага мира — там находилась основная их геологическя база и тусовка.
Вытащив рюкзак из джипа, я поразился его мокроте: промокло всё. Но что я ещё хотел от Африки? Зато геологи вкусно накормили меня, пытались напоить, и положили спать на просторной кровати под противомоскитной сеткой.
26 ноября, воскресенье. Въезд в Замбию
Я покинул домик геологов в 7.15 утра. До города Мбейя и основной трассы оставалось 72 километра. Дорога была лучше вчерашней — гравийная, сухая, но машин на ней не было, только велосипедисты и женщины с корзинами на головах. По сторонам дороги тянулись поля, редкие домики. Около часа шёл пешком. Потом вспомнил о том, что вчерашний ливень наверняка подмочил фотографии в боковых карманах рюкзака. Так оно и оказалось (почему-то на вписке мне эта мысль в голову не пришла). Вытащил промокшие фотографии и с удивлением обнаружил, что фотоэмульсия потекла слоями. Отдельно поплыл красный, отдельно чёрный слой и т. д., так что подмокшие фотографии стали очень странными. Пока изучал их странность — из-за поворота почти бесшумно вывернул джип, я еле успел поймать его. Джип ехал в Мбейю — впрочем, больше некуда ему было ехать.