208 избранных страниц
Шрифт:
Мальков чуть с ума не сошел. Просился в «Матросскую тишину», его не приняли. Сперва приняли — думали: сбежал, вернулся. Потом видят, перебор у них вышел с Павловыми, и не приняли его.
Он попробовал повеситься, ему веревку обрезали, то есть началась самая настоящая травля.
Что он тогда делает?.. Пластическую операцию! Изменяет внешность.
Недели три его никто не трогает, вообще забыли, что есть такой. Человек вернулся к нормальной жизни.
И тут назначают Гайдара. И оказывается, что Мальков после пластической операции —
Снова улыбаются ему все, руки моют перед едой, если он рядом, — опять дикость наша полезла.
Жена к матери сбежала. Тоже ее можно понять, то с Павловым спи, то с Гайдаром.
Народ бы споил его, но тут смотрят — цены-то!.. не в два-три раза увеличились, как Гайдар обещал, а в двести-триста!
Собрались все… напомнили Малькову, что он хотел повеситься, пообещали не мешать больше.
Мальков тоже не дурак, тут же смотался на свои болота. Пока не показывается.
А что еще ему остается?.. Где выход?.. На Западе нечего раздумывать, еще одну пластическую операцию сделал — и живи себе спокойно.
А у нас же… Во-первых, еще на одну денег не хватит. А самое главное — операции, видишь, пока слабенькие очень, с них можно запросто выйти Гитлером. И тогда уже никакие болота не спасут.
Потому что отношение к вождям у нас стало плохонькое.
Поперек
Ничего, наверное, не получится у нас. Вряд ли чего хорошее выйдет.
Вчера стою около магазина, минут за десять до открытия с перерыва. Просто так стою, мне там и делать-то было нечего, там и брать-то нечего было… у меня и денег-то не было ни копейки. Просто так стою.
Толпа, конечно. Ну и ничего так особенного, на первый взгляд, стоят себе люди, следят, чтобы, кто попозже подошел, вперед не пролезли.
А жара еще страшенная. В общем, опасно стоять.
И вот бабушка одна, совсем старая, лет сто ей, наверное. Может, сто двадцать. А еще ей припекло чуть. В общем, она говорит вдруг. Вслух, главное, говорит:
— Ну, ничего, пожила, слава богу, порадовалась. Может, и сейчас чего-нибудь перехвачу вкусного. Давеча обещали сосиски завезти.
Тихо сразу стало. Все на бабушку смотрят, как на Гитлера. Все же за сосисками стоят, только каждый думал, что он один знает, что обещали завезти… Каждый думал: все сейчас по другим отделам кинутся, а он около сосисек-то первым и очутится.
Расстроились многие… Да все почти. Ну, я тогда мягко так говорю, никому, просто так, чтобы людей успокоить.
— На Западе, — говорю, — за этими сосисками да-авно уже никто не давится.
Мужик один поворачивается. Думаю: «Поддержит сейчас». Ну, повернулся он, мужик-то этот, и говорит:
— А сейчас, кроме нас, нигде за этими сосисками никто не давится.
И смотрит так — не будь никого, убил бы.
Ну, я вижу, разговор не клеится. Еще каждый думает, как бы первым в магазин ворваться. Жертв, разрушений пока нет, но нездоровая такая обстановка, чего скрывать.
А как назло, еще ни милиции рядом, ни военных кого-нибудь. Один народ только.
Ну что делать?.. Надо, думаю, срочно перевести разговор с продовольственной программы на какую-нибудь спокойную тему.
И я ни к кому конкретно не обращаюсь, так, в сторону, говорю, а-абсолютно в сторону.
— Есть нечего, — говорю, — так хоть бы медицину подтянули, а то продолжительность жизни маленькая. Не успеешь наесться — уже помирать надо.
Сказал и молчу стою… Мужик опять поворачивается, морда красная сделалась. Думаю: «Сейчас поддержит».
А руки длинные у него, ноги короткие. Ну, это неважно. Лоб узкий. Так какой-то… Глаза и сразу затылок у него. Ну, неважно… Морда кра-асная. Говорит:
— Всем и поесть дай, и чтобы лечили не до смерти, а у нас еще полно людей в подвалах живет!
К чему сказал, неизвестно. Ему про медицину, он про подвалы. Лишь бы поперек сказать.
А так мужик как мужик. Лицо глупое. Сразу видно, дурак от рождения. Бывает, люди переучиваются, от образования глупеют, а этот сразу.
И главное, не отворачивается, на меня смотрит. Что делать?.. А никого рядом!
Народ за дверью наблюдает, дурак — за мной. Стою, не знаю, чего делать.
Безвыходная ситуация. Народ стоит, дурак и я. Такая комбинация. Ничего хорошего, в общем.
Я тогда говорю:
— Безобразие, что люди в подвалах живут!
Мужик рот открыл. «Сейчас-то, — думаю, — точно уж поддержит». Минуты две стоял он, потом рот закрыл и говорит:
— В подва-алах, нам хотя бы медицину подтянуть.
Ну, и я тогда сразу понял, ничего хорошего у нас не получится. Вряд ли.
Слабо
Страна богатая — народ нищий; самим есть нечего — другим помогаем; что себе позарез — продаем, что никому не нужно — покупаем. Загадка!
Две отгадки: либо население неумное, либо правительство глупое. Проверили — нет, все в пределах нормы. В чем тогда дело?
А в том дело, что мы — народ легкий, заводной. Нам по логике жить стыдно, как стыдно голому среди одетых.
У нас без единого гвоздя все держится на тепле, на чувстве. Нам про выгоду не говори, про прибыль не надо. Про проценты, про курс доллара — нет, нам эти волчьи законы чужды.
Нас можно взять только на «слабо».
— Слабо в дерьме жить!
— Нам?
— Вам.
— Нам?!
— Вам.
— На-ам?!!
— Вам.
— Смотри!.. — И хоп! — по уши в дерьме — знай наших.
«Слабо» — великое для нас дело, потому что мы народ легкий, заводной.
И правительство у нас такое же — легкое, заводное.
— Слабо нефть, газ, лес за рубль отдать?
— За рубль?
— Да.
— Нам слабо?
— Вам.
— На-ам?!!
— Вам.
— Ах ты, поганка! Да на, бери все за так. И еще вот тебе рыба, икра, масло, сметана, еще вот сало.