22 июня 1941 года
Шрифт:
Нужно считать, что основные потери противник будет нести в воздушных боях. [194] Превосходство в воздухе будет определяться превосходством в количестве и качестве самолетов.
С. М. Буденный: Вы сказали о потерях на аэродромах, а вот какое соотношение в потерях на аэродромах и в воздухе?
[Г. П. Кравченко]: Я считаю, что соотношение между потерями на аэродромах будет такое: в частности, на Халхин-Голе у меня было так - 1/8 часть я уничтожил на земле и 7/8 в воздухе..."
В принципе,
Но есть здесь и одна существенная деталь. Самые большие потери несутся очень часто вследствие внезапности. Внезапная атака истребителей со стороны солнца. Внезапно выскочившие непонятно откуда для наземных войск штурмовики. Внезапный удар авиации по аэродрому. Это бывает в ходе всей войны, и потери здесь несут все, и слабая сторона и сильная, если расслабится. В самом начале войны нападающая сторона имеет удачную возможность за счет внезапного удара по мирным аэродромам нанести самые сильные потери из тех, которые понесет противник в ходе войны.
Значение внезапности Григорий Пантелеевич Кравченко, как и все другие генералы, понимал, конечно. Не согласен он был, как видим, с тем, какой именно урон возможно нанести в принципе. И основывался при этом опять же на своем личном опыте. Из приведенного примера видно, что уничтожить на японском аэродроме упомянутые им 17-18 самолетов ему удалось во главе своих шестидесяти истребителей только за несколько боевых вылетов. Отсюда он и делал вывод, что никакая внезапность не может обеспечить такие потери, какие нанесли немцы при своем ударе по французским аэродромам. И в чем-то, кстати, был прав, если вспомнить еще раз о том, что потери советской авиации были не столько за счет первого, внезапного удара рано утром 22 июня, но от налетов, продолжавшихся в течение всего этого дня.
Другое дело, что это мнение подавалось в таком виде, что полностью исключалась опасность самого первого удара по аэродромам. А это уже было в корне неверно. Потому что опыт-опытом, но не следует забывать и о том, что в чем-то в своем мастерстве противник может оказаться сильнее тебя. И тогда твой собственный опыт может привести к неверному мнению. Это, как можно понять из его слов, генерал Кравченко исключал полностью.
Необходимо заметить, что авторитет мнения боевого генерала такого уровня, как генерал-лейтенант Кравченко, был в то время абсолютно непререкаем для любого летчика советских военно-воздушных сил. Их тогда, кстати, было всего несколько человек в стране, первых дважды Героев Советского Союза. И двое из них, как мы с вами видели, каждый по-своему, но открыто выступили с мнением, фактически утверждавшим, что внезапного нападения немцев на наши аэродромы можно особо не опасаться.
Этому мнению, опять же, не возразил ни один из участников совещания. А ведь здесь был, фактически весь высший командный состав ВВС Красной Армии. На совещании присутствовали все те люди, от которых зависела боевая готовность авиации. Все они опять же приняли слова генерала Кравченко к сведению. Да и собственный их боевой опыт, если и был у кого-то меньше,
Так что видим мы ту самую картину, которую и отметил в своей заключительной речи маршал Тимошенко.
"..В отношении использования ВВС в операциях мы имеем большой накопленный опыт, но, как отмечалось на совещании, этот опыт до сих пор не обобщен и не изучен. Больше того, а это может быть особенно чревато тяжелыми последствиями, у нашего руководящего состава ВВС нет единства взглядов на такие вопросы, как построение и планирование операций, оценка противника, методика ведения воздушной войны и навязывание противнику своей воли, выбор целей и т. д.
В этой области нужно навести порядок, и чем скорее, тем лучше..."
Правильно сказано. Но дело в том, что наводить порядок будут те самые люди, которые видели главный корень всех бед в бесказарменном проживании летчиков. Да и сам маршал Тимошенко делал выводы из имеющегося опыта иногда вовсе не те, что из них следовали на самом деле.
"...Последний опыт на Западе подтвердил необходимость наличия войсковой авиации, авиации армейской и фронтовой, используемой по обстановке для обеспечения войск и для самостоятельных действий, а также авиации РГК..."
Надо ли говорить, что как раз "опыт на Западе" вовсе никак не указывал на необходимость дробления авиации на фронтовую и армейскую, а, наоборот, прямо ему противоречил.
Так что многие беды июня 1941 года берут свое начало из самих по себе представлений о будущей войне, которые были широко распространены среди высшего командования РККА. Декабрьское совещание, о котором шла речь, не генерировала, конечно, эти представления. Эти самые представления на нём всего лишь проявились. Оставили по себе своего рода материальный след, позволяющий понять многое из причин того, что на самом деле случилось в начале войны.
***
Совещание закончилось 31 декабря. Как реагировал на итоги его работы Сталин? Об этом в своих мемуарах рассказал маршал Жуков.
"...После совещания на другой же день должна была состояться большая военная игра, но нас неожиданно вызвали к И. В. Сталину.
И. В. Сталин встретил нас довольно сухо, поздоровался еле заметным кивком и предложил сесть за стол. Это уже был не тот [200] Сталин, которого я видел после возвращения с Халхин-Гола. Кроме И. В. Сталина в его кабинете присутствовали члены Политбюро.
Начал И. В. Сталин с того, что он не спал всю ночь, читая проект заключительного выступления С. К. Тимошенко на совещании высшего комсостава, чтобы дать ему свои поправки. Но С. К. Тимошенко поторопился закрыть совещание.
– Товарищ Сталин, - попробовал возразить Тимошенко, - я послал вам план совещания и проект своего выступления и полагал, что вы знали, о чем я буду говорить при подведении итогов.
– Я не обязан читать все, что мне посылают, - вспылил И. В. Сталин.