224 избранные страницы
Шрифт:
Просто она так дышит. А у тебя, Вась, дыхание перехватывает, хотя твою грудь ничего не стесняет...
Глянь на ее лицо, Вась! Правей. Ну как? Это ты побрился и король, а не побрился, — тоже король, только небритый. А у нее, посмотри... Да не показывай ты пальцем! Достаточно того, что я газетой показываю! Видишь: тени, крем, тушь, помада, румяна, тон и все так положено, что фиг догадаешься, где кончается лицо и начинается косметика!
Ты никогда не красил глаза, Вась? Да они у тебя и так вечно красные. А она каждый день глазки себе рисует. Ее глаз — произведение
Смотри, смотри, какая пошла! Не та, вот эта еще лучше!
Ну, как тебе моя?
Кажется, так и вскочила утром с постели румяная, глаз под челкой горит. И кажется, все у нее хорошо. Спрятала неприятности под румяна, обиду по скулам вверх, в стороны развела, слезы назад втянула и взгляд получается влажный...
Вась, я от них балдею! Ты посмотри: пуговка у нее на блузочке вроде бы растегнулась.
У тебя растегнулась, оборвалась — это небрежность, Вася! А у нее на одну пуговку не застегнуто, тут точный расчет, здесь тайный умысел! Попробуй глаза отвести от мягкой ложбинки? Не можешь. И я не могу. Никто не может! А всего-то растегнута одна пуговка! Учись, Вася! Пуговку-то свою застегни, — неприлично!
А ты представь, сколько на все это надобно времени. И где ж его взять! Ведь в остальном у нас все полы равны. Материальные ценности они создают наравне, вот этим вот пальчиком с гладеньким ноготком. А в свободное время рожают в основном они Вася. Я узнавал, они!
И кормят нас — они. Когда успевают?
Да, зато им бриться не надо. Это ты прав. Вот это они себе выбили!
По сути, годами терпят нас и живут рядом с нами, так ни разу толком и не изменив, храня верность черт знает кому!
И при этом еще норовят одеться по моде. Ты знаешь, что такое «модно», Вась?
Когда надеты оба носка, причем одного и того же цвета? Сильно сказано. Запиши.
А у них журнальчики, выкройки, на последние деньги чего-то еще покупают, а на голодной фигурке платьице висит в самый раз...
Для чего они муки терпят? Что им надо?
А надо им всем одного — семьи, гнездышка, плеча сильного рядом.
Так выпьем же за их светлую мечту! За тебя, Вася!
Бери, не бери...
— Как ты думаешь, дорогой, свитер мне брать с собой?
— Бери.
— Тебе хорошо говорить «бери», а я в нем на юге запарюсь.
— Не бери!
— Ну днем-то жара, а вечером, наоборот, прохладно. Без свитера как пить дать простужусь и умру.
— Бери.
— Что ты заладил: «бери, не бери»! А, тебе плевать, жена умрет или нет! Хочешь от меня избавиться! Убийца!
— Солнышко, делай, как тебе удобно!
— Боже мой, такую мелочь не может решить самостоятельно: брать жене свитер или не брать?!
— Чтоб ты сгорела, бери!
— Пожалуй, ты прав. Чего таскать с собой лишнее, верно? Не возьму.
Пластическая операция
До чего дошла медицина, с ума сойти можно!
Решилась я на пластическую операцию. Все-таки возраст.
Лицо, как сухофрукт, съежилось. Фигурка оплыла, как свеча. Не то что мужчины, птицы и те шарахаются, как от пугала огородного.
А подружки подначивают:
— Давай, Женя, ты себя не узнаешь! Мы как пластическую операцию сделали, отбоя от мужиков нет! Потому что снаружи стали, как девочки. А накопленный опыт! Мужики от этого сочетания умом трогаются!
Что делать? И хочется, и колется. А вдруг неудачно?!
Глянула в зеркало. Нет, неудачней уже не будет!
Пошла.
Хирург, симпатичный, кудрявенький такой, говорит:
— Не волнуйтесь, Евгения Петровна! Все будет хорошо. Вас усыпят. Ничего не почувствуете. Зато очнетесь другим человеком. Я вам гарантирую!
Три часа под наркозом кромсали, резали поперек и вдоль. Натянули кожу на лице до того, что нога в коленке не гнется!
Сидеть могу, только ноги вперед! Слова изо рта сквозь зубы, потому что рот шире не растянуть! Только если пальцами! Так для этого надо руку в локте согнуть!
Упала бы в обморок — ноги не гнутся!
А врач кругами ходит, приговаривает:
— Не волнуйтесь! Это пока вам в себе тесно. Через пару дней кожа разносится и привыкнете! Лучше в зеркало полюбуйтесь! Вы ахнете!
Глянула я туда. Мама родная! Кто там такой?!
А врач руку жмет: «Поздравляю, Евгений Петрович!»
Вот такие дела, мужики!
Геракл
Согласитесь, в каждом приличном городе должна быть достопримечательность. В Париже — Эйфелева башня, в Риме — развалины Колизея в хорошем состоянии. У нас в Зареченске таких достопримечательностей было две: дуб, в тени которого проездом стоял Пушкин, и скульптура античного героя Геракла, как известно, мужчины героических пропорций, причем из одежды — меч в могучей правой руке.
Рассказывают, городское начальство, обходя немногочисленные очаги культуры, остановилось перед Гераклом как вкопанное.
— Что я вижу? — возмутилось начальство.
Сопровождающие лица объяснили, что, мол, грек, из античных, звать Гераклом.
Начальство авторучкой ткнуло в середину композиции и сказало:
— Что грек, без вас вижу! А это что?!
Сопровождающие лица стали оправдываться:
— Нашей вины никакой нет! Недосмотрели десять веков назад при высечении товарища. Извините, конечно, за фрагмент, время было такое. А теперь из песни слова не выкинешь! Вроде памятник культуры!
Начальство, говорят, возмутилось до крайности:
— Памятник культуры культурно должен выглядеть! В центре города в таком виде? Дети в школу идут мимо чего? Конечно, низкая успеваемость! Горсад — это лицо города! А что у нас с лицом?! У себя в Афинах пусть стоит нагишом, а у нас чтоб было как у людей! Завтра же!
Наутро у Геракла все было как у людей. Он стоял, прикрывшись фиговым листком, работы местного мастера Каравайчука. Розовый, как говорится, никем не надеванный листок нарядно смотрелся на потемневшей от времени могучей фигуре.