2том. Валтасар. Таис. Харчевня королевы Гусиные Лапы. Суждения господина Жерома Куаньяра. Перламутровый ларец
Шрифт:
Тогда монах, осененный свыше, сказал:
— Иди к ним, Таис! Иди! Но я не покину тебя. Я пойду вместе с тобою на пир и молча возлягу возле тебя.
Она расхохоталась. Черные рабыни уже суетились вокруг нее, и Таис воскликнула:
— Что же они скажут, когда увидят, что у меня в любовниках фиваидский отшельник?
Глава III
ПИР
Когда Таис в сопровождении Пафнутия вошла в пиршественный зал, большинство приглашенных уже возлежало за столом, сооруженным в форме подковы и уставленным сверкающей посудой. В середине стола возвышался серебряный сосуд с вареной рыбой; сосуд был украшен четырьмя
— Привет сестре Харит!
— Привет безмолвной Мельпомене [40] , умеющей все выразить взором!
— Привет любимице богов и людей!
— Желанной!
— Дарующей и страдание, и исцеление!
— Ракотидской жемчужине!
— Александрийской розе!
Она нетерпеливо выждала, когда иссякнут приветствия, потом обратилась к хозяину дома:
— Люций, я привела к тебе монаха из пустыни, антинойского настоятеля Пафнутия; это великий праведник, его слова жгут, как пламя.
40
Мельпомена — муза трагедии.
Люций Аврелий Котта, начальник флота, поднялся из-за стола:
— Добро пожаловать, Пафнутий, проповедник христианской веры. Я и сам отношусь не без уважения к культу, отныне ставшему государственным. Божественный Константин возвел твоих единоверцев в первые ряды друзей империи. Действительно, римская мудрость не могла не допустить твоего Христа в наш Пантеон. Наши предки утверждали, что в любом боге есть нечто божественное. Но оставим это. Давайте пить и веселиться, пока еще не поздно.
Старый Котта был весел и безмятежен. Он только что осмотрел новый образец галеры и закончил шестую книгу своей истории карфагенян. Он чувствовал, что день прошел не зря, и поэтому был доволен и самим собою, и богами.
— Пафнутий, — сказал он, — пред тобою несколько человек, вполне достойных уважения и любви: Гермодор, великий жрец Сераписа, философы Дорион, Никий и Зенофемид, поэт Калликрат, юный Кереас и юный Аристобул — сыновья друга моей молодости, дорогого моему сердцу, а возле них — Филина с Дрозеей, достойные всяческой похвалы за свою красоту.
Никий, подойдя к Пафнутию, обнял его и сказал тихонько:
— Ведь говорил же я тебе, брат мой, что Венера всесильна. Ты пришел сюда вопреки своему желанию — и в этом сказалось ее ласковое насилие. Ты человек, преисполненный благочестия, однако согласись, что она — матерь всех богов, иначе ты неизбежно потерпишь поражение. Знай, что старик Меланфий, математик, всегда твердит: «Без помощи Венеры я не мог бы доказать свойств треугольника».
Дорион пристально всматривался во вновь пришедшего, потом вдруг захлопал в ладоши и восторженно закричал:
— Это он, друзья мои! Его глаза, его борода, туника! Это он самый! Я встретил его в театре, когда наша Таис чаровала зрителей своими несравненными руками. Он пришел в ярость и, могу вас заверить, неистово разглагольствовал. Этот достойный человек сейчас всех нас разгромит. Он наделен грозным красноречием. Если Марк — христианский Платон, то Пафнутий — христианский Демосфен. Эпикур в своем саду [41] никогда не слышал ничего подобного.
Тем временем Филина и Дрозея глазами пожирали Таис. Ее белокурую голову обвивал венок из бледно-лиловых фиалок, и каждый цветочек, хоть и был немного светлее, напоминал
41
Эпикур в своем саду... — Эпикур занимался с учениками, гуляя по саду. Садом стала называться и вся его философская школа.
— Как ты хороша! — молвила наконец Филина. — Ты не могла быть красивее, когда приехала в Александрию. А между тем моя мать еще помнила, какой ты была в те годы, и она говорила, что не многие женщины могли бы сравниться с тобою.
— Но кто ж этот новый возлюбленный, которого ты привела к нам? — спросила Дрозея. — У него странный и дикий вид. Если бы существовали пастухи слонов, они, вероятно, были бы похожи на него. Где ты выискала, Таис, такого дикаря? Уж не среди ли троглодитов, что живут под землей и насквозь прокоптились в дыму Аида?
Но Филина приложила пальчик ко рту подруги:
— Замолчи! Тайны любви неприкосновенны, знать их запрещено. Правда, сама я предпочла бы, чтобы меня коснулось пламя дымящейся Этны, чем губы этого человека. Но наша нежная Таис, прекрасная и почитаемая, как богини, должна, как богини, внимать всем молениям, а не только мольбам привлекательных мужчин, как делаем мы.
— Берегитесь, Филина и Дрозея! — отвечала Таис. — Это волшебник и чародей. Он слышит даже то, что говорится шепотом, он читает в мыслях. Когда вы будете спать, он вырвет у вас сердце и заменит его губкой, а на другой день вы захлебнетесь от первого же глотка воды.
Увидев, что подруги побледнели, Таис повернулась к ним спиной и возлегла на ложе рядом с Пафнутием. Вдруг властный и приветливый голос Котты возвысился над общим гулом и прервал непринужденную беседу гостей:
— Друзья, пусть каждый займет свое место. Рабы, налейте медового вина!
Затем хозяин поднял кубок:
— Выпьем прежде всего за божественного Констанция и за гений империи. Отчизна превыше всего, даже превыше богов, ибо она заключает в себе их всех.
Гости поднесли к губам наполненные кубки. Один только Пафнутий не стал пить, потому что Констанций преследовал никейскую веру [42] , а также потому, что отчизна христианина не от мира сего.
42
Констанций преследовал никейскую веру... — Сын Константина Великого Констанций, ставший императором после его смерти, был сторонником ариан.
Дорион, осушив кубок, прошептал:
— Что такое отчизна? Текущая река. Берега ее изменчивы, а воды в ней беспрестанно обновляются.
— Я знаю, Дорион, — возразил начальник флота, — что ты мало ценишь гражданские добродетели и считаешь, что мудрец должен чуждаться дел. Я же полагаю, наоборот, что честный человек должен больше всего стремиться к тому, чтобы занять в государстве высшие должности. Государство — прекрасное установление!
Гермодор, великий жрец Сераписа, сказал: