3001: Заключительная Одиссея. Пролог
Шрифт:
– Давай спустимся, – сказала Индра, – здесь есть много, на что стоит посмотреть, и я не бываю здесь так часто, как мне хотелось бы.
Они начали неспешное изучение этого космического оазиса, а за ними следовал молчаливый, но вездесущий Дэниел, который, казалось, всегда знал, когда может понадобиться его помощь, но в остальное время оставался в стороне. Несмотря на то, что прогулка почти не отнимала сил в такой низкой гравитации, время от времени они пользовались маленькой монорельсовой дорогой, и один раз остановились восстановить силы в кафе, умело скрытом в стволе красного дерева, которое было, по крайней мере, в четверть километра
Народу было очень немного – их спутники растворились среди пейзажа – поэтому казалось, что они попали в страну чудес. Все содержалось в таком порядке, вероятно, целой армией роботов, что время от времени это напоминало Пуллу посещение Диснейленда, когда он был маленьким мальчиком. Но здесь было даже лучше: не было толпы, и, более того, здесь ничто не напоминало о человеке и следах его существования.
Они восхищались великолепной коллекцией орхидей такого гигантского размера, что Пулл испытал одно из самых больших потрясений в своей жизни. Когда они проходили мимо типичного домика садовника, дверь открылась, и появился сам садовник.
Фрэнк Пулл всегда гордился своим самообладанием, и никогда не мог представить себе, что, будучи зрелым мужчиной, он может вскрикнуть от испуга. Но, как и любой обычный парень своего поколения, он пересмотрел все части «Юрского периода», и знал, что такое хищник, встретившись с ним лицом к лицу.
– Я ужасно извиняюсь, – сказала Индра искренне, – Я забыла предупредить тебя.
Натянутые до предела нервы Пулла немного успокоились. Конечно, в этом чересчур спланированном мире опасности не было, однако…!
Динозавр посмотрел на них взглядом, начисто лишенным всякого интереса, затем скрылся в своем домике и появился вновь с граблями и садовыми ножницами в сумке, висящей на плече. Он птичьей походкой пошел прочь от них, не оборачиваясь, пока не скрылся за десятиметровыми подсолнухами.
– Нужно было объяснить тебе, – произнесла Индра с раскаяньем, – Когда это возможно, мы предпочитаем использовать био-организмы, нежели роботов – мне кажется, это углеродный шовинизм! Осталось не так много животных, обладающих определенной сноровкой, и мы так или иначе используем их.
– И здесь кроется загадка, которую никто не может разгадать. Ты можешь подумать, что для такой работы больше подошли бы травоядные животные, такие, как орангутанги или гориллы. Однако, нет, они слишком нетерпеливы для этого.
– А плотоядные, такие как наш друг, справляются с этой работой отлично, к тому же их легче выдрессировать. Кроме того – еще один парадокс – после видоизменения они становятся послушными и добродушными. Конечно, генной инженерии понадобилась почти тысяча лет, чтобы достичь таких результатов, но посмотри, что сделал первобытный человек с волком путем одних только проб и ошибок!
Индра рассмеялась и продолжила:
– Ты не поверишь, Фрэнк, но из них выходят отличные няни – дети любят их! Вот шутка пятисотлетней давности: «Вы доверите своих детей динозавру?» «Что вы, подвергать его такому риску?».
Пулл присоединился к ее смеху, немного смутившись своего испуга. Чтобы сменить тему, он задал Индре вопрос, который уже давно беспокоил его.
– Все это чудесно, – сказал он, – но к чему идти на такие трудности, когда любой из Башни может с не меньшей скоростью достичь настоящего заповедника?
Индра задумчиво посмотрела на него, подбирая слова для ответа:
– Это не совсем так. Это неудобно и даже опасно – для любого, кто живет при половинной
«Теперь я начинаю понимать», – промелькнуло в голове Пулла, – «Это объясняет уклончивость Андерсона и все эти тесты, которые он проводит, чтобы посмотреть, восстановились ли мои силы. Я проделал весь путь от Юпитера, не считая пару тысяч километров – но я никогда не смогу вновь ступить на поверхность родной планеты. Не знаю, как я это выдержу».
Глава 10
С уважением к Икару
Но вскоре его депрессия рассеялась: было так много дел, и так много того, чего он еще не видел. На это не хватило бы и тысячи жизней, и главная проблема состояла в том, чтобы выбрать несколько из мириад чудес, которые могла предложить ему эта эпоха. Он старался, но не всегда успешно, избегать мелочей и сосредотачиваться на более важных вещах, особенно, его образовании.
Мозговой шлем – и книжный плеер, прилагавшийся к нему, и тут же прозванный «мозговой коробкой» – был здесь огромного объема. Вскоре у него появилась маленькая библиотека карточек «текущих знаний», каждая из которых содержала все материалы, необходимые для получения степени бакалавра. Когда он вставлял одну из них в мозговую коробку и настраивал наиболее подходящие для него скорость и интенсивность, возникали вспышки света, которые могли длиться около часа. Когда он просыпался, то казалось, что в его мозгу открываются все новые территории, о которых он догадывался только когда искал их. Он был словно библиотекарь, обнаруживший полку с книгами, о наличии которых даже не подозревал.
В основном он был сам себе хозяин. Не задумываясь о чувстве долга и благодарности, он выполнял столько просьб ученых, историков, писателей и артистов, работающих на медиа, сколько мог, несмотря на то, что они были малопонятны ему. Кроме того, он получал бесчисленные приглашения от других граждан четырех Башен, которые вынужден был отвергать.
Самые заманчивые – и от которых было сложнее всего отказаться – приходили с планеты, раскинувшейся внизу.
– Конечно, вы не погибнете, – говорил ему профессор Андерсон, – если спуститесь на короткое время с хорошей системой жизнеобеспечения, но радости вы не получите. И это может еще в большей степени ослабить вашу нервно-мышечную систему. Ее нельзя восстановить полностью после тысячелетнего сна.
Другой его надзиратель, Индра Уоллос, защищала его от беспокойства без необходимости, и давала советы, какие просьбы выполнять, а на какие дать вежливый отказ. Сам он никогда бы не понял социально-политическую структуру этой чрезвычайно сложной культуры, но вскоре сделал вывод, что, несмотря на то, что теория всех классовых различий исчезла, здесь было несколько тысяч особых граждан. Джордж Оруэлл был прав: есть люди более равные, чем все остальные.
Иногда, основываясь на своем опыте двадцать первого века, Пулл задавался вопросом – кто платит за все это гостеприимство – не выставят ли ему однажды громадный счет за все, чем он пользовался? Но Индра сразу же заверила его: он же уникальный и бесценный музейный экспонат, поэтому ему не стоит задаваться такими приземленными рассуждениями. Все, что он хотел – в пределах разумного – было ему доступно: Пулл задавался вопросом – каковы же были пределы этому, не представляя, что однажды он попытается раскрыть их.