33 простых способа создания зон здоровья и счастья у вас дома и на даче
Шрифт:
— А мы знаем, а мы знаем! — прокричали в один голос Полька и Колька. — Мам'a и дед'a, и крестные, и Рушель едут на гору, а мы с пап'a пойдем своим путем! Ура!
— Полька! Колька! Петрович, о чем они?
— Гм… Знаете, Мишель, я впервые в жизни подумал, что не так уж вы не правы, когда называете своих внуков гениальными. Мы сейчас путешествовали с ними по карте, над которой написаны стихи вашего любимого Лебелянского, и мне стало понятно, что наш путь к той же цели будет несколько иным, чем ваш, но… простите мне это инфантильное замечание, без нашего пути ваш
— Спасибо, Петрович! Нас уже не однажды выручали способности этих чудесных детей, но сейчас я благодарен вам за то, что вы наконец их признали!
— Постойте, а ведь офорт Антрепьева как раз и называется «Своим путем»! Как же я могла забыть!
— Да мы все об этом забыли, не только вы, Настя!
— Зато дети не забыли. Теперь я понимаю, Петрович, что ваше с ними путешествие по карте окажется не менее значимым, чем наше, — почему-то я вдруг заволновался.
Ох, если бы я только мог предположить, что ждет нас впереди!
Начало пути
Самолет в Барнаул улетал ночью, что меня очень обрадовало. Я немного боюсь летать, а ночью можно быстренько уснуть и ни о чем не думать. Так я и сделал, как только самолет поднялся в воздух. Не сказать, чтобы спал я очень крепко — изредка открывал глаза, смотрел на своих товарищей и засыпал снова, — даже поздний ужин как-то не запомнил. Однако я отметил, что Мишель в отличие от всех остальных пассажиров салона не спит, а перебирает бумаги, что-то пишет в своем блокноте. «Что же это он? Отдыхал бы лучше, ведь завтра — тяжелый день» — подумав так, я снова крепко уснул и проснулся только тогда, когда самолет стал заходить на посадку.
В Барнауле мы решили не останавливаться, а сразу рано утром отправились на маршрутке сначала в Бийск, а оттуда уже — в село Тюнгур, где и остановились на ночлег на небольшой, очень симпатичной турбазе «Высотник». Путь наш от Барнаула занял четырнадцать часов, хотя мы практически не теряли времени на остановки. В Тюнгур мы приехали абсолютно вымотанными, и особенно тяжело пришлось Мишелю, не спавшему ночь. Наскоро перекусив, мы завалились спать, разумно рассудив, что утро вечера мудренее, а значит, дальнейшие планы лучше строить поутру.
Мессинг вышел к завтраку, когда все уже сидели за столом, и сразу же обратился к нам с прочувствованной речью.
— Дорогие коллеги! Я счастлив приветствовать вас в непосредственной близости от цели нашего путешествия — горы Белухи. Однако спешу предупредить все возможные проявления поспешности. Любое легкомыслие может оказаться роковым для всей экспедиции в целом и для каждого из нас в частности. Впереди нас ждет трудный переход, то есть восхождение к подножию Белухи. Опытные альпинисты на этом пути…
— Дорогой Мишель! — я, безусловно, был согласен с моим другом, но ничем не мог объяснить его пафос; мне он представлялся неоправданным, ведь все и сами прекрасно способны понять, что самолетом до Барнаула и маршруткой до турбазы наша экспедиция не заканчивается, и все опасности и трудности еще впереди. — К чему эти высокие слова? Все мы не в первый раз в экспедиции и великолепно знаем, что пути к истине легкими не бывают. Конечно, предупреждение о том, что надо быть осторожными, лишним не станет, но, может быть, перейдем к делу? Обсудим наши планы на сегодняшний день?
— Я предлагаю сейчас здесь договориться с проводником, да и отправляться к Белухе. Чем быстрее выйдем, тем быстрее придем.
— Несмотря на справедливость вашего последнего замечания, любезнейший Александр Федорович, я позволю себе упрекнуть вас как раз в том легкомыслии, о котором я только что предупреждал, и которого от вас никак не ожидал.
— Мишель, вы, прошу прощения, о чем? — Белоусов, кажется, обиделся, и я его очень хорошо понимал: Мессинг явно был несправедлив к нему.
Мой друг — прирожденный артист, ему обязательно нужно устроить целый спектакль с собой любимым в главной роли прежде, чем сообщить нечто важное. А в том, что Мессинг готовится сказать нечто значимое, я был практически уверен.
— Благодаря Алексии, Польке и Насте, — продолжал Александр Федорович, — мы знаем, куда нам надо идти, а благодаря вашему великолепному ипсилону — что нам надо там искать. Так, может быть, начнем собираться?
— Позвольте, Александр Федорович! Мы не знаем, куда исчезали люди согласно тем документам, которые вы представили нашему вниманию. И даже не партийцы Заболотов с Арсенюком меня волнуют, а те крестьяне, которые уходили в горы и иногда возвращались с лекарством от голода. Вам, коллеги, это не кажется важным? — и Мессинг обвел глазами всех нас.
Мы ждали, когда он продолжит — паузу Мишеля прервать может только тот, кто плохо знает моего друга, а среди нас таковых не было. Наконец Мессинг заговорил снова:
— Позвольте и мне, друзья мои, познакомить вас с документами, которые попали ко мне в руки буквально в день вылета. Рано утром мне позвонил старинный друг — мы знакомы со студенческой скамьи, и сблизились благодаря общему интересу к старинным легендам; вместе и в фольклорные экспедиции ездили, и в архивах пропадали. Так вот, Олег знает, что я в данное время занят поисками чудесной благодатной Шамбалы. Буквально накануне нашего отъезда Олег откопал в одном монастырском архиве интереснейший документ, который счел нужным скинуть мне по электронной почте, о чем и звонил предупредить. Этот документ напрямую касается нашей экспедиции, — и Мессинг снова торжественно замолчал.
Признаюсь, я не выдержал — каждый знает, в какое состояние приводит меня любое упоминание о Шамбале:
— Мишель, какой документ? Он у вас с собой?
— Да, с собой, и я ознакомлю с ним вас, друзья, но не спешите. Весь позавчерашний день я провел в публичной библиотеке, где нашел много важного и интересного для нас; всю ночь в самолете я систематизировал найденные материалы, и теперь готов отчитаться о проделанной работе. Есть у меня предчувствие, что после моего отчета задуманный ранее маршрут нашей экспедиции несколько изменится.