5 причин в тебя влюбиться
Шрифт:
– И рассказывать обо всем этом нам будет… – историчка провела ручкой по списку в журнале, – Егорова у нас не было на прошлом уроке… Ну, посмотрим, чем он занимался. Что-то мне подсказывает, что совсем не историей.
Учительница подняла глаза, и Егорыч, словно нехотя, поднялся. Не отрывая головы от учебника, он сделал несколько шагов, а затем с самым серьезным и сосредоточенным лицом промаршировал к доске. Его монотонный бубнеж очень быстро всем наскучил, и, казалось, что ничего интересного не произойдет, поэтому слушали его вполуха.
– Замечательно, Егоров, – перебила его историчка. – Расскажи мне поподробнее, как это у тебя политика военного коммунизма началась в двадцать восьмом году, если Гражданская война в двадцатом закончилась?
– Почему в двадцатом? – Егоров изобразил неподдельное удивление. – Война закончилась в тридцатом.
– Здрасьте, – потянула учительница.
– Здравствуйте, – совершенно серьезно ответил Егорыч, кивнув головой.
По классу прокатился смешок. Даже Мира оторвалась от разглядывания пейзажа за окном и уставилась на Егорова.
– Ты с чего это взял? – спросила его историчка.
– В учебнике написано.
– И где тут это написано? Иди сюда, показывай.
Учительница подвинула раскрытую книгу на край стола. Егоров подошел к ней, перелистнул пару страниц и ткнул пальцем.
– Вот здесь.
– Егоров, у тебя со зрением проблемы? Тут двадцатый год написан.
– Да тридцатый же! Ольга Викторовна, вы меня разыгрываете? – возмущенно ответил Егорыч.
– По-моему, это ты мне голову задурить пытаешься, – сказала учительница и повернулась к первой парте. – Серов, скажи ему, в каком году Гражданская война закончилась.
– Э, так это самое, в тридцатом, – ответил парень.
Историчка с недоумением уставилась на Серова.
– Так, вы повеселиться решили? Авдеева, помоги этим клоунам.
Настя оторвала голову от книги, посмотрела на учительницу, а потом на Егорова. Тот дал ей знак бровями, и Настя снова опустила глаза.
– Они все правильно говорят, Гражданская война закончилась в тысяча девятьсот тридцатом году.
Грачева откинулась на спинку стула и уставилась на Авдееву округлившимися от шока глазами.
– Авдеева, и ты туда же? Вот уж от кого не ожидала. Ладно, садись, – кивнула она Егорову.
В кабинете повисло гробовое молчание. Историчка обвела всех взглядом, а затем взялась за журнал.
– Хорошо, – выдохнула она и пробежалась по списку. – Посмотрим, у кого еще альтернативная версия событий. Веденина?
Даша отвлеклась от спрятанного в учебнике телефона и тоже сказала про тридцатый год. Один за другим одноклассники поддерживали Егорова, а лицо учительницы становилось все более суровым.
– Иваницкая?
Мира вздрогнула от неожиданности, когда услышала свою фамилию. Ее вписали в самый конец списка, и она ожидала, что до нее последней дойдет очередь, но историчка, видимо, решила не нарушать алфавитный порядок. Участвовать в этом цирке Мире не очень хотелось: если уж и бороться с училкой, то по-серьезному, но и наживать лишние проблемы было ни к чему.
– А я не знаю, я не читала, – ответила она, посмотрев Грачевой прямо в глаза.
– Ну хотя бы честно, – сказала та и продолжила допрос.
Остальные повторяли друг за другом одно и то же, а Мира ждала момента, когда очередь дойдет до Миши. Отчасти ей было просто интересно, что он ответит, но в глубине души она понимала, что ждет чего-то. Чего – Мира пока понять не могла.
– Соловьев, – сказала учительница.
Она уже перестала смотреть на учеников и не поднимала глаза от списка.
– В тысяча девятьсот двадцатом, – без колебания ответил он, не отрываясь от тетради, в которой чертил что-то ручкой.
Мира едва заметно улыбнулась. Кажется, это был первый раз, когда она услышала, как Миша говорит больше одного слова за раз. Его голос прозвучал громко и уверенно, но даже историчка не сразу поняла, что он сказал.
– Неужели, – потянула она. – Все-таки это не я с ума сошла, это у вас фантазия разыгралась. Ну что же, достаем двойные листочки и пишем самостоятельную работу по Гражданской войне. У нас сегодня два урока, так что торопиться некуда. Вопросы задавать не буду, у вас познания в этой теме, судя по всему, получше, но учтите – проверять буду по тому, что написано в учебнике. Тех, кто сегодня меня обманывал, сразу предупреждаю: вам минус балл автоматом.
Класс загудел и зашуршал вырывающимися из тетрадей листками.
– Соловей, ну ты и козлина, – шепнул Юра. – Мы с тобой еще поговорим.
Мира оглянулась назад. Миша отвернулся к окну и не реагировал на угрозы, сыпавшиеся с двух последних парт третьего ряда.
«Ну вот и зачем ты это сделал?» – мысленно спросила его она. Юра со своей компашкой вполне был способен перейти от слов к делу, и это заставляло ее нервничать.
На этот раз Грачева не стала никого задерживать: едва прозвенел звонок, как она приказала сдавать листочки. Миша поднялся одним из первых, бросил свою работу ей на стол и вышел из кабинета. Юра с Кирюшиным позвали Дашу и всучили ей два бумажных огрызка без особых следов умственной работы, Егоров же передал ей мелко исписанный тетрадный лист.
– Сдашь мой, пожалуйста? – попросила Кристина Миру, протянув свою самостоятельную.
Та взяла листок и положила сверху своей почти пустой работы. Мира не соврала учительнице, когда сказала, что ничего не учила, и теперь не сомневалась, что первой оценкой в новой школе будет двойка, которую Грачева поставит ей с явным удовольствием.
Юра с приятелями, судя по разговорам, пошли на улицу, и Мира облегченно выдохнула: хотя бы на одну перемену опасность миновала.
– Ужас, я так устала, – заныла Кристина, когда они с Мирой оказались в коридоре. – Вот надо это было Соловьеву? Всегда молчит, а когда реально надо было промолчать, его прорвало. И так его никто не любит, а теперь вообще без шансов. Я-то думала, что он хоть в десятом с кем-то подружится, у нас же классы смешали, можно же новую жизнь начать было, друзей найти, нет, он опять засел за свою последнюю парту и оттуда себе продолжает жизнь портить и нам заодно.