50 знаменитых больных
Шрифт:
Об этих прогулках взрослые даже не подозревали. Позднее, когда мать говорила Лесе, что на создание прекрасной драмы-феерии «Лесная песня» повлияли только образы классической литературы, поэтесса смело отрицала это. В письме к своему большому другу А. Е. Крымскому — ученому, филологу и историку, востоковеду, Леся Косач писала: «Я не поминаю лихом волынские леса. Вспомнив о них, написала «драму-феерию» в их честь, и она принесла мне много радостей!» А. Крымский много помогал ей тогда в обработке и записи народных преданий и песен.
Леся всегда и во всем пыталась отыскать радость, даже в малом! В ней жил неукротимый дух. Она самозабвенно изучала языки: болгарский, испанский, латынь, древнегреческий, итальянский, польский, немецкий, английский
Михайло Павлык — украинский писатель и общественный деятель — вспоминал об одной из встреч с поэтессой во Львове в 1891 году: «Леся просто ошеломила меня своим образованием и тонким умом. Я думал, что она живет только поэзией, но это далеко не так. Для своего возраста это — гениальная женщина. Мы говорили с ней очень долго, и в каждом ее слове я видел ум и глубокое понимание поэзии, науки и жизни!»
В 1893 г. во Львове вышла тоненькая книжечка ее стихов, названная «На крыльях песни», которая была тепло встречена критикой и читающей публикой. Книга быстро сделала ее популярной. Иван Франко писал с восхищением о «чуде жизнеутверждения» — стихах молодой поэтессы, которые словно выросли из украинских песен и сказок. «Читая мягкие и расслабленные или холодно резонерские сочинения украинцев-мужчин и сравнивая их с этими бодрыми, сильными и смелыми, и вместе с тем такими искренними словами Леси Украинки, невольно думаешь, что эта больная, слабая девушка — едва ли не единственный мужчина во всей Украине!» — с горьким юмором заключал Иван Франко.
Уже в ранней лирике читателей восхищало прекрасное владение словом, живая образность языка, богатство рифм и сравнений и, что немаловажно, скрытая сила и глубокая одухотворенность. За печалью и легкой грустью скрывались порой такая мудрость и жажда жизни, что те немногие, кто знал о личной драме поэтессы, лишь в восхищении качали головой. Надо сказать, что многие из стихотворений тоненького сборника почти сразу стали народными песнями. Их напевали, часто не зная имени автора.
В творчестве Леси Украинки слишком заметна тема родины, тема свободы Украины, чтобы ее можно было обойти стороной. Ее дядя, сторонник идеи национальной независимости Украины от Российской империи, был вынужден эмигрировать за границу. Тетка по отцу, Елена Антоновна Косач, за участие в революционном движении не раз подвергалась арестам и ссылкам. Даже возлюбленный поэтессы, Сергей Мержинский (они познакомились в Крыму в 1897 году), будучи смертельно больным, участвовал в революционном движении РСДРП, распространял прокламации и листовки. И, может быть, именно поэтому любящая, но властная Ольга Петровна Косач так противилась сближению своей дочери с Сергеем Мержинским. Ее слишком пугала его опасная деятельность, она хорошо понимала, к чему может привести жажда подвига и стремление принести себя в жертву революции. Далеко ходить за примерами было не надо — половина родни Косачей-Драгомановых находились в опале, включая родного брата Леси, Михаила (в будущем профессора Харьковского и Дерптского, ныне Тартуского, университетов), которого за сочувствие революционным и национальным идеям чуть не выгнали из университета! Примешивалась, конечно, и обычная материнская ревность, боязнь потерять контроль и власть над хрупким беспомощным существом, каким ей всегда казалась дочь. Именно казалась.
Когда в 1901 году Сергей Константинович Мержинский будет умирать от туберкулеза легких, Ольга Петровна беспрекословно подчинится решению дочери быть возле любимого и отпустит ее в Минск, к нему. Мержинский умрет на руках у Леси, которую называл Ларочкой. А она, чтобы выйти из «апогея скорби», за одну ночь напишет лирическую драму «Одержимая», используя древний библейский сюжет. Позже она скажет об этой работе: «Признаюсь, что я писала в такую ночь, после
И не только драму. Цикл ее лучших лирических стихов 1898–1900 гг. посвящен Сергею Мержинскому. Он был опубликован только после смерти поэтессы и до сей поры потрясает глубиной и искренностью боли и высотой чувства! В одном из стихотворений от 7 июня 1901 года есть такие строки (в переводе А. Островского):
«Уста твердят: Ушел он без возврата,
Нет, не покинул, — верит сердце свято.
Ты слышишь, как струна звенит и плачет?
Она звенит, дрожит слезой горячей.
Здесь в глубине трепещет в лад со мною:
«Я здесь, я здесь всегда, всегда с тобою!»
И в песнях ли хочу избыть я муку,
Иль кто-нибудь сожмет мне нежно руку,
Иль задушевный разговор ведется,
Иль губ моих губами кто коснется —
Струна звенит, как эхо надо мною:
«Я здесь, я здесь всегда, всегда с тобою!»
После смерти Сергея Мержинского, которую Леся очень тяжело переживала, она сдружилась еще с одной выдающейся дочерью украинского народа — Ольгой Кобылянской. Об их доверительных и почти любовных отношениях ранее было не принято говорить. Но дневники и многолетняя переписка являются красноречивым доказательством их связи.
Обе женщины пережили разочарование в мужчинах. Кобылянскую бросил критик Осип Маковей. Леся Украинка из- за болезни никогда не пользовалась особым успехом. «Господи, невже нема на свт жодно'1 людини, тако'1, як я, людини, з якою я могла б жити, хоча б жшки?» — записывает в отчаянии в дневнике Ольга. И такой человек находится — Леся, расшифровавшая скрытый призыв в рассказе «Меланхолический вальс», повествующем о странных отношениях трех женщин-эстеток.
Леся Украинка почувствовала в Ольге Кобылянской родственную душу. Их переписка завязалась в мае 1899 года и сначала была посвящена исключительно литературным делам, но уже через два года в письмах появляются интимные интонации — сразу после встречи женщин в Карпатах. Письма Ольги — возможно, более откровенной из этой пары, были уничтожены ее корреспонденткой — факт тем более красноречивый, что Леся хранила все письма, которые ей писали.
Зато остались ее собственные послания, содержащие прозрачные интимные намеки: «Хтось тепер i завжди однаково когось любить i хоче комусь «неба прихилити», але часом не BMie писати так, як би: розкис, голова болить, 3 зайв1 думки заважають, от хтось i пише якось блщо, апатично, зовс1 м не так, як думае про когось, як любить когось. А якби був тепер при комусь, то не потребував би сидгги та мазати пером по nanepi, а лш би co6i бшя когось, наводив би на когось паси, може б мало що говорив, а проте бшьше б сказав, шж в сьому недотепному лист1» (датировано 5 декабря 1901 года). «Хтось когось би поцшувати i погладити, i багато чогось сказати…» (от 19 декабря 1901 года). «I хтось когось любить i школи hi на кого не гшваеться, i не буде гшватись… когось цшуе i гладить i так, i так. i ще так.»
«Эти письма были воплощением их неосуществленного желания любви. Они просто не могли его сдержать, — заключает Соломия Павлычко, изучая факты биографии поэтессы в своей докторской диссертации. — И не так важно, были ли эти фантазии реализованы. Главное, что у них было в головах».
Это тем более не важно, поскольку чувства, рождавшиеся в душе Леси, являлись толчком к ее дальнейшему творчеству.
Леся Украинка по натуре была очень скромным человеком и свои лирические стихи для публикаций отбирала очень тщательно. Многое из написанного увидело свет только после ее смерти, а академические издания 60-х годов двадцатого столетия давно позабыты. Лишь в ее великолепных драмах и поэмах мы видим ярчайшие отблески — отзвуки страстной, поэтичной натуры, способной на глубокое, самоотверженное чувство (в переводе Н. Брауна):