56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585
Шрифт:
Говорю сколько. Немного, да и задержки бывают. Но на жизнь хватит. И потом, все дальше только от тебя зависит. Булькающим смехом сквозь пьяную икоту заливается Олег:
– Да ты что совсем ох… ел? Я тут за день больше заработаю…
Он уже заметно опьянел, осоловел, руками хватает закуску, запихивает в рот, наливает дешевую водку, пьет. Смачно отрыгивает. Я прощаюсь и ухожу, скоро поезд, а меня ждут дома. И слышу, как в спину хрипло кричит мне Олег:
– Если тебе так приспичило, сам пиши. А мне уже все по х…й!
На его крик оборачиваются редкие прохожие, а я ухожу не оглядываясь.
Прощай, Олег Вострин! Не сомневайся, я напишу. Как смогу. Ведь кто-то же должен написать про нас, а я за чужими спинами никогда не прятался.
Выписка из боевого формуляра в/ч 44585
В декабре восемьдесят первого года четвертый десантно-штурмовой батальон из нашей бригады прогремел и «прославился» на весь мир. О нем в сводках новостей по забугорному телевидению и радио не раз сообщали в том плане – что вот, дескать, каковы они, эти «рашен коммандос». Ему же было посвящено одно из экстренных заседаний правительства Афганистана. Бесстрашно вызвал батальон на бой все кочевые пуштунские племена. Численный состав этих племен никто, даже они сами, не знает. Но уж никак не меньше ста тысяч хорошо вооруженных мужчин. Кочевые пуштуны в той войне нейтралитет держали. На любую власть они клали… У них своя власть, племенная, и своя земля, а где эта земля, по которой они кочуют, находится, в Афганистане или Пакистане, вождям начхать было. Пока их не трогали, они не воевали. Правительство в Кабуле это вполне устраивало, вождям делались подарки, рядовых членов племен поддерживали продовольствием, и все шло хорошо. Пока отважные десантники…
В декабре 1981 года был четвертый батальон на операции, пытался реализовать разведданные, полученные авиаразведкой. Но душманов не нашел. Такое часто бывало, в порядке вещей, так сказать. Возвращаются наши «несолоно хлебавшие» орлы домой, а тут вооруженные люди передовой роте давай угрожать, мешать проезжать, ружьями махать. И всячески свое недовольство демонстрируют. Командир десантно-штурмовой роты на всякий случай уточняет:
– Армия?
Нет, продолжают возмущаться вооруженные люди.
– Царандой?
Нет, уже на прицел наших бойцов берут.
– Местная самооборона? – Совсем уж для очистки совести спрашивает офицер.
Тоже нет. На прицел берут, древними ружьями грозят, но не стреляют.
По рации запрашивает ротный комбата:
– Что делать? Не армия, не царандой, не местные отряды, оружием грозят, но не стреляют.
– Тебя что, от командования ротой отстранить? – в свою очередь ласково интересуется комбат. – Если ты до сих пор не знаешь, что делать, когда тебе препятствуют всякие там…
– Не надо! – просит офицер и твердо заверяет: – Знаю я, что делать!
– Ну раз знаешь… – заканчивает диалог комбат. – Конец связи.
Отдает матерный и очень боевой приказ командир роты своим бойцам. И из спаренного с пушкой пулемета ПКТ [39] дает длинную очередь башенный стрелок [40] поверх голов неизвестных, но очень недовольных присутствием десантников на своей земле лиц. Те оторопели. А к ним, шустро попрыгав со своих машин, воины-штурмовики кинулись.
39
ПКТ – пулемет Калашникова танковый.
40
Башенный стрелок – правильно оператор-наводчик.
Раз – кулаком в морду, два – ногой в живот, рывком винтовку на себя, да переднюю подсечку провел, вот и повалил. Быстро, лихо показал свои навыки рукопашного боя десантник супротивнику. Машет захваченной винтовкой: «Готов, разоружили!»
А все БМД продолжают вести стрельбу из пулеметов поверх голов, задрав стволы пушек, стрельнули пару раз из орудий, для паники. Всех разоружили, лица поразбивали, повалили, в ряд положили, но на поражение не стреляли, убитых среди неизвестных нет. Дальше! «Эх, раззудись, рука, развернись, плечо!» Пошли обыскивать стоящие невдалеке шатры. Бабы визжат, детишки орут, десантура шмонает. Все найденное оружие и боеприпасы собрали, конфисковали, погрузили. И ручкой на прощанье помахали: «Адью!»
Спокойно вернулся в место постоянной дислокации батальон. Трофейное оружие сдали, благодарность за умелые действия получили, все просто отлично. Кроме оружия и боеприпасов нахапали и других трофеев, в основном бытовых – магнитофоны, часики, приемники, фонарики, так, мелочь одна. Их, естественно, сдавать никто не собирался.
Сутки прошли, как батальон вернулся, а из штаба армии уже комбригу грозят: от должности отрешить; погоны снять.
«Вы хоть понимаете, что наделали? Это же пуштуны! Они утверждают, что ваши бандиты их избили и ограбили, и теперь войной грозят. Приказываю вам, товарищ подполковник, до приезда комиссии по рассмотрению этого инцидента своих мародеров за пределы части не выпускать», – вопит штабной чин.
Комбриг в трауре, комбат в тоске, командир роты в прострации. И опять всплыли вечные вопросы отечественной жизни и философии: «Кто виноват?» и «Что делать?». Но хоть они люди и с высшим образованием, пусть даже и военным, а комбриг и академию успел закончить, но офицеры боевые, решительные, всяких комиссий за свою службу навидались.
Первым ответили на вопрос: «Что делать?». Приказ командиру второй роты: «Выручай, Сашка, позарез надо!» Пять жирных баранов мы приволокли в офицерскую столовую. Как их нашли и где взяли, лучше не спрашивайте, только одно скажу: потерь в роте не было. Повар-грузин, помолившись, принес баранью жертву богам из штаба армии и стал мясо невинных жертв мариновать. Новый приказ издает комбриг по офицерскому составу бригады: «Ребята, у кого что есть… Выручайте!» От сердца оторвали и с душевной болью принесли в штаб товарищи офицеры заветные бутылочки. А один офицер из четвертого батальона даже три бутылки армянского коньяка отдал. Был он армянином, бутылки привез из отпуска и берег, чтобы достойно отпраздновать рождение сына, но был отличным парнем, хорошим товарищем и поставил общественное благо выше личной пьянки. Алтарь великой жертвы войсковому товариществу и взаимовыручке до краев наполнили замаринованным мясом и алкоголем.
Комиссия прилетела на двух вертолетах. Из первой винтокрылой машины выдвинулись суровый генерал и старшие офицеры, все в полевой форме, за версту от них несло желанием покарать нечестивцев, осквернивших интернациональный долг. Из второго вертолета в окружении офицеров в афганской форме вышел цивильный товарищ, министр по делам национальностей в правительстве Бабрака Кармаля.
Министр, под прикрытием десантных БМД, сразу отбыл к губернатору провинции, а генерал с присными начал творить суд и расправу в палатке командира бригады. Два дня и две ночи заседала комиссия, начали с коньяка, потом выпили всю водку, сожрали все мясо, но нашли ответ на трудный, почти неразрешимый вопрос. Кто виноват? Да никто! Роковое стечение обстоятельств. Мародерство? Да помилуйте! Откуда? Разве наши интернационалисты на это способны? Все разговоры о мародерстве в 56-й бригаде – это происки забугорных врагов и злобная клевета. Но мы не поддадимся на их грязные провокации! До браги, хоть и она была припасена, комиссия не опустилась и отбыла в Кабул в твердой уверенности, что бригада достойно представляет нашу доблестную армию на самом трудном рубеже борьбы с контрреволюционерами и империалистами.
Только отбыла комиссия, как весь личный состав бригады построили. Первым, через переводчика, перед нами выступил министр по делам национальностей, он коротко проинформировал, что конфликт улажен и что ограбленному племени заплатили за причиненный материальный и моральный вред в твердой валюте, вежливо попросил больше так не делать, а то этой самой валюты у народно-демократической республики маловато.
Вторым держал речь командир бригады. Передать ее не могу, а то меня обвинят сразу в кровосмешении, скотоложстве, мужеложстве, порнографии, особом цинизме, разврате, подлой клевете на советскую армию и прочее… прочее… Вывод из речи скажу: комбриг настоятельно рекомендовал больше так не поступать, не подводить его и не позорить его седую голову, а то он сделает так, что кровосмешение, скотоложство, мужеложство, совершенное с особым цинизмом, покажутся нам легким развлечением по сравнению с тем, на что он способен в гневе. Все, конфликт был исчерпан.