62. Модель для сборки
Шрифт:
— Я здесь, — сказала Элен.
Из темноты появился Остин — короткий кинжал, неуклюжий взмах. Кто-то, похоже женщина, вскрикнул на кровати, Элен не могла понять, откуда это и кто пронзил ее этим огнем, вспыхнувшим в ее груди, но ей еще удалось услышать стук упавшего на пол пакета, хотя то, как упала она сама на что-то, во второй раз разбившееся под тяжестью ее тела, она уже не слышала. В темноте, двигаясь как автомат, Остин нагнулся, чтобы обтереть кинжал о подол Элен. Кто-то крикнул еще раз, убегая через
Он тоже вышел, после того как в луче желтого света увидел, что вагон пуст и только Сухой Листик спит на своей скамье, — и было вполне понятно, что единственный правильный путь начинался с того угла, где он так бестолково прекратил поиски, чтобы вернуться на Домгассе, к Телль. Из многих сходившихся тут дорог достаточно было выбрать — теперь это было так ясно — ту, которая вела прямо на большую площадь, затем выйти на одну из боковых, отходивших от площади улиц, и она приведет к перекрестку, став на котором видишь все совершенно четко; дальше надо свернуть налево, чтобы улица с аркадами осталась позади, выйти к верандам отеля и с легкой иронией осознать, что ничего не изменилось и что придется снова идти по коридорам и номерам без определенного направления, но и без колебаний, переходя из одного номера в другой, выходя на площадку перед лифтом, который будет подниматься вверх мимо этажей без счета и потом скользить по старым мостам, откуда открывается вид города с поблескивающим на севере каналом, пока снова не углубится в отель, и в какой-то момент надо выйти из лифта и найти дверь в номер с обоями в цветочках и полосках, пройти один вслед за другим много номеров до последней двери, открывающейся в такой же номер, только в нем от мертвенного света лампы на ночном столике поблескивают задвижка на двери в глубине, да бронзовые ножки кровати, да открытые глаза Элен.
Хуан махнул рукой у лица, точно отгоняя муху. Даже не опускаясь на колени возле кровати, он мог различить лежащий у нее на груди пакет с повисшей веревочкой, вьющейся как еще одна струйка крови. Дверь в глубине была распахнута настежь, и он знал эту дверь. Он вышел, спустился по лестнице на улицу, пошел по направлению к северу. Почти сразу же он очутился возле канала, улица выходила прямо на выложенный гладкими плитами берег, окаймлявший ослепительно блестевшую воду. Отчаливая от берега, плыла одна из черных, бесшумно скользящих барж, и на ровной палубе был четко виден силуэт Николь. Хуан совершенно равнодушно спросил себя, почему это Николь оказалась на барже, почему она плывет на запад на этой ветхой барже. Николь узнала Хуана, и крикнула ему что-то, и протянула к нему руки, и Хуан сказал себе, что, наверное, Николь собирается броситься в воду, в ртутного цвета узкую полосу между огромной баржей и берегом, и что ему тоже придется броситься в воду, чтобы ее спасать, потому что нельзя ведь допустить, чтобы женщина утонула, и ничего не делать. Тут он увидел на барже второй силуэт, небольшую фигуру фрау Марты, которая приблизилась к Николь сзади, ласково взяла ее под руку, стала что-то говорить ей на ухо, и хотя с берега невозможно было расслышать ее слова, и так было совершенно понятно, что происходит: фрау Марта толковала Николь о преимуществах спокойного и недорогого отеля, и потихоньку отводила ее подальше от борта баржи, и вела куда-то, чтобы познакомить ее с администратором отеля, где ей дадут превосходную комнату на четвертом этаже с видом на старинные улицы.
Когда они вспомнили про Сухой Листик, то переглянулись с укоризненными лицами, но мой сосед сразу придумал, как избежать бесконечных препирательств.
— Мы, как в ковбойских фильмах, приедем раньше, чем поезд, — сказал мой сосед непререкаемо-авторитетным тоном. — Возьмите такси, и мы вызволим Сухой Листик — при той суматохе, что была в вагоне, бедняжка, вполне возможно, осталась одна и ужасно напугана.
— Эй, дон, остановите такси, — сказал Поланко Калаку.
К великому удивлению Поланко, Калак, не протестуя, остановил такси. Телль и все прочие всерьез тревожились из-за Сухого Листика и почти не разговаривали, пока не приехали на станцию Монпарнас и не убедились с облегчением, что до прибытия поезда из Аркейля остается еще восемь минут. Пока они, рассеявшись по перрону, занимали стратегически удобные позиции, чтобы Сухой Листик не затерялась в толпе, мой сосед стал у одного из выходов и закурил, глядя на фонарь, привлекавший рой насекомых; забавно было смотреть, как образовывались и мгновенно распадались многоугольники, которые удавалось закрепить на миг, лишь пристально вглядевшись или зажмурив глаза, и тут же возникали новые комбинации, в которых выделялись из-за своих размеров несколько белых бабочек, комаров да какой-то мохнатый жук. Мой сосед мог бы так провести всю жизнь, были бы только сигареты; и стоило ему остаться одному, как он склонялся к мысли, что, по существу, никогда ничего иного и не было, что нет ничего лучше, как стоять вот так всю ночь или всю жизнь под фонарем, глядя на мошек. Но вот он увидел, как по перрону идет спасательный отряд с Сухим Листиком посередине, целой и невредимой, и она обнимает Поланко, целует Телль, меняется местами с Калаком, который в свою очередь уступает место Телль, так что временами посередине идет Поланко, а по сторонам от него — Сухой Листик и Телль, а потом снова Сухой Листик оказывается в центре, окруженная своими спасателями.
— Бисбис, бисбис, — говорила Сухой Листик.