7 историй для девочек
Шрифт:
– Ты кто такая?
Начало было не очень обнадёживающее.
– Понимаете, дяденька, – робко проговорила Алиска, – я и сама уже не знаю… Вернее, знаю, кем была, когда утром встала… Но, по-моему, с тех пор я несколько раз менялась.
– Что это значит? – спросил Гусениц. – Ты сама-то себя понимаешь?
– К сожалению, теперь не очень, дяденька, – ответила Алиска. – Видите ли, как бы это сказать… Я всё время разная, и сама не своя.
– Не вижу, – сказал Гусениц.
– Извините, пожалуйста, – вежливо сказала Алиса. – Я бы и рада объяснить понятнее, но сама ничего не понимаю. Когда за день столько раз становишься то больше,
– Не запутаешься, – сказал Гусениц.
– С вами, наверно, это ещё не случалось. А вот когда придёт время превращаться в куколку, а потом в бабочку, вам ведь будет немножко не по себе, правда?
– Неправда, – сказал Гусениц.
– Ну, может быть, у вас всё по-другому. А мне было бы.
– Тебе? – сморщился Гусениц. – А кто ты такая?
Вот так-так! Сказка про белого бычка! И, кроме того, говорил он такими отрывистыми фразами… Алиска помолчала и сказала очень серьёзно:
– Сначала вы должны представиться.
– Почему? – спросил Гусениц.
Ещё один трудный вопрос. Ответить на него Алиска не могла, а Гусениц был в таком плохом расположении духа, что она повернулась и пошла прочь.
– Вернись! – сказал Гусениц. – Я тебе скажу кое-что важное.
Это звучало многообещающе. Алиска вернулась.
– Никогда не выходи из себя, – сказал Гусениц.
– Это всё? – спросила Алиса, с трудом сдерживая возмущение.
– Нет, – ответил Гусениц.
«Почему бы не послушать? – подумала она. – Дел у меня никаких нет, да и, может быть, он всё-таки скажет что-нибудь стоящее».
Некоторое время Гусениц молча пыхтел своей трубкой. Наконец, он вынул её изо рта и проговорил:
– Итак, по-твоему, ты – это не ты?
– Да, дяденька, к сожалению, я это не я. Последнее время я стала всё забывать, и, кроме того, пяти минут не проходит, чтобы я не увеличилась или не уменьшилась!
– Что именно ты стала забывать? – спросил Гусениц.
– Хотела рассказать «Кем быть?», а вышло всё наоборот, – ответила Алиска со слезами в голосе.
– Расскажи «Что такое хорошо и что такое плохо», – потребовал Гусениц.
Алиска стала по стойке «смирно» и начала декламировать:
Крошка сын к отцу пришёл,И спросила кроха:«Что такое хорошо»И что такое «плохо»?– Если мальчик стёкла бьётИ баклуши тоже,Слава о таком идёт:Очень он хороший!– Если в лужу он полез,Замочил трусишки,Говорю я: Молодец!Так держать, детишки!– Если маме нагрубил,Бабушке и деду,Мне такой мальчишка мил,Дам ему конфету!– Если ж учится на «пять»,Слабому поможет,Про такого говорят:Очень нехороший!Если он цветы полилИ сварил картошку,Я б такого отлупилИ подставил ножку!Мудрый папа спать пошёл,И сказала кроха:«Плохо делать хорошо!Лучше делать плохо!»– Неправильно, – сказал Гусениц.
– Да, к сожалению, немножко неправильно, – робким голоском проговорила Алиска.
– Неправильно от начала до конца, – сурово сказал Гусениц, и они оба погрузились в молчание.
Первым заговорил Гусениц:
– Ну, и какой же величины ты хочешь быть?
– Ой, мне вообще-то всё равно, – поспешно ответила Алиска, – только бы не изменяться так часто, понимаете?
– Не понимаю, – сказал Гусениц.
Алиска промолчала. Она уже начинала терять терпение: никогда с ней только не спорили.
– Такой, как сейчас, тебе нравится быть? – спросил Гусениц.
– Если не возражаете, дяденька, я бы хотела стать немножко побольше. Ужасно грустно быть ростом в полкарандаша.
– Это прекрасный рост! – сердито заявил Гусениц и расправил плечи. Ростом он был как раз в полкарандаша.
– Да, но я-то привыкла быть больше! – жалобно возразила Алиска, а про себя подумала: «До чего же они тут все обидчивые!»
– Привыкай теперь быть поменьше, – сказал Гусениц и снова закурил свою диковинную трубку.
Алиса терпеливо ждала, когда же он снова заговорит. Через несколько минут Гусениц вынул трубку изо рта, зевнул разок-другой и встряхнулся. Потом слез с гриба и пополз, куда глаза глядят, а глядели они у него в траву. На прощанье он проговорил:
– Один бок увеличит, другой – уменьшит.
«Один бок чего? – подумала Алиса. – Другой бок чего?»
– Гриба, – сказал Гусениц, как будто услышал её мысли. В следующую секунду он скрылся из виду.
Алиска постояла, постояла, задумчиво разглядывая гриб и размышляя, где у него бока, и в конце концов придумала: обхватила гриб обеими руками и отломила от шляпки по кусочку каждой рукой.
– Где же какой? – подумала она вслух и надкусила тот, что был в правой руке, – посмотреть, что получится.
В ту же секунду её сильно ударило снизу в подбородок: он налетел на туфельки. Алиска от неожиданности обмерла. Нельзя было терять ни секунды: она быстро сжималась. Тогда она принялась за другой кусок. Подбородок её так плотно прижался к ногам, что открыть рот было почти невозможно. Наконец ей это удалось, и она откусила от левого кусочка.
– Фу-у-у! Наконец-то голова освободилась! – облегчённо вздохнула Алиска, но тут же испуганно замолчала: её плечи исчезли. Внизу виднелась только длинная-предлинная шея, возвышавшаяся над зелёным морем.
«Что это там зеленеет? – подумала она. – А куда подевались мои плечи? Ой, и руки! Что-то я нигде их не вижу…»
Алиска двигала руками, но не находила их, только листья далеко внизу слабо шевелились.
Видя, что руками до головы не достать, она решила достать головой руки. К счастью, шея двигалась в любом направлении, изгибаясь, как змея. Только Алиске удалось изящно выгнуть её и приготовиться нырнуть головой в листья (это ведь были всего-навсего верхушки деревьев, под которыми она ещё недавно гуляла), как вдруг раздалось пронзительное шипение, и Алиса даже отпрянула от неожиданности: большая взрослая Голубка налетела на неё и принялась колотить по её лицу крыльями.