7. Найм
Шрифт:
Империя Чжоу в те времена разваливалась, и только две вещи удерживали её на плаву: «небесный мандат» и императорский архив. Там было столько компромата на всех…
Вот он и вырос в этом архиве. Да, именно архивный мальчик. Именно из налоговых архивов. — Так недоимки же надо платить! А для этого — хранить. Вот именно в реестр неплательщиков его и заворачивали. А реестром злостных — подтирали. Оба реестра — из шёлка. — Да, Мара, это — дорого. Но нарушение налоговой дисциплины — дороже.
Ребёнок был изначально грамотным. Да он же ел и пил на мудрости! На всех этих раритетах, палимпсестах, шелках, лотосах и папирусах.
К хозяйским дочкам и одновременно — к их служанкам не приставал. Вообще, как всякий нормальный архивариус, был человеком сексуально озабоченным, но не агрессивным.
«Все люди держатся за своё „я“,
один лишь я выбрал отказаться от этого.
Моё сердце подобно сердцу глупого человека,-
такое тёмное, такое неясное!».
Ну, помнишь из «Покровских ворот»: «Я такая непредсказуемая!». — В каком городе ворота? Неважно, ты там ещё не была.
Так и прошла бы его жизнь в тишине и общепризнанной мудрости, ибо и прозвали его Лао-цзы, что на тамошнем наречии означает «мудрый младенец» или «старый ребёнок», за успехи в налоговой оптимизации и вбрасывании компроматов, но случилось обычное: молодёжь подвалила. Во дворец в 517 году до Рождества Христова заявился другой непростой «простой мальчик» — местный надзиратель за амбарами и присматриватель за казённой скотиной по имени Конфуций.
Конфуцию было 33, он был выскочка, карьерист, государственник и патриот. А теперь пришёл учиться у патриарха. Лао было 87, и он ответил… внятно.
Конфуций, всегда неукоснительно соблюдавший правила приличия, занял в высшей степени почтительную позицию. Он хотел учиться. Он рассказал Лао-цзы, что искал истину с самого начала своей карьеры, не имея к тому никаких побудительных мотивов, кроме стремления быть полезным государству и народу. Ну, если не считать низкого происхождения от изгнанной из дома хозяина наложницы, в упор не видящей приблуду родни и постоянной нищеты и оскорблений с раннего детства.
Лао-цзы встретил почтительное приветствие и слова молодого человека довольно резко: «Избавьтесь от самодовольного вида и множества желаний, от привычки втираться в доверие и необузданной воли. Они вам совершенно ни к чему — это все, что я имею сообщить вам».
Конфуций «сделал благородное лицо», подал в отставку с должности «главного погоняльщика овец и баранов», но не устроил себе харакири, а добился увольнения мудреца.
«Патриот и государственник» подсидел «смущённого налоговика». Всё, что «не к чему» — оказалось «к чему». Бедному Лао-цзы, который всю жизнь провёл в архиве, пришлось выйти из императорского дворца в незнакомый, дикий и пугающий мир. Это было настолько не похоже на прежнее, контраст был столь велик, что он написал:
«Повседневный мир людей ясен и очевиден,
один лишь я живу в мире смутном,
подобном вечерним сумеркам».
Когда простые люди «выходят на большую дорогу» — они становятся бандитами. С мудрецами хуже — они превращают всю дорожную сеть в Путь, в Дао.
Лао-цзы получил выходное пособие в форме старого смирного буйвола удивительной чёрно-зелёной масти и отправился в «куда глаза глядят». Глаза буйвола смотрели на северо-запад, в сторону пустыни Гоби, а «мудрому младенцу» было всё равно. Лишь бы убраться из-под налоговой юрисдикции в конфуцианском исполнении.
«Старый ребёнок» был мудр и прозорлив: несколько последующих столетий показали, что приход в любом из королевств к власти поклонников Конфуция, с их неуёмным стремлением к общенародному благу и гармонии в государстве, всегда сопровождается террором, превосходящим по своей жестокости и масштабности обычные феодальные разборки. Только дикие кочевники сравнимы по разрушительному эффекту с представителями конфуцианцев — «школы образованных людей».
Конфуций выдвинул идеал государственного устройства, в котором при наличии сакрального правителя, реальная власть принадлежит «учёным», совмещающими в себе свойства философов, литераторов и чиновников. Государство отождествлялось с обществом, социальные связи — с межличностными, основа которых усматривалась в семейной структуре. Семья выводилась из отношений между отцом и сыном. Функция отца принималось аналогичной функции Неба. Поэтому сыновняя почтительность была возведена в ранг основы добродетели.
Древние евреи тоже так думали: «Чти отца своего». Но в Торе — это лишь одна из десяти заповедей. Остальные — несколько притормаживают абсолютность маразма, до которого человечество доводит реализацию любой философской посылки. У китайцев тормозов не было.
Каждый очередной правитель объявлялся «отцом нации». Принцип знакомый: в российской истории он звучит постоянно — «государь-батюшка», «матушка императрица». Чиновники, «мудрецы», «особы приближённые к императору», получали, соответственно, статус «старшего брата» и «учителя». Полная противоположность состояния «слуга народа», принятого в древнегреческих полисах. Именно этот путь прошёл Древний Рим, когда его «слуги» времён Республики стали его «господами» времён Империи. Со столь естественным и логичным обожествлением очередного новоявленного «отца нации».
Несколько экземпляров «отцов» разных «времён и народов» функционировали и в 20 веке. Последствия деятельности таких… «всенародных батюшек» — чудовищны. Но в Древнем Китае им не позволяли выступать на митингах и съездах («неприлично — не сакрально»), а немедленно задвигали в очередной «Запретный дворец». Причём собственно «властные функции» реализовалась ничем не ограниченными «эрудитами». Абсолютная бюрократия. Вполне по «Республике» Платона. Или — «неизвестные отцы» из «Обитаемого острова» Стругацких. Соответственно, скорый «бздынь» в каждом очередном королевстве — близок и неизбежен. При всём обилии красивых слов, прекрасных мыслей, высоком профессионализме и глубоком философизме.
Лао-цзы, похоже, уловил это будущее по самодовольной физиономии «отца-основателя». И свалил в эмиграцию.
Но тут — «оба-на! иди сюда!» — таможня. Причём, весь личный состав подразделения — уже «в грязь». История не сохранила рецептуры того, что пили или курили чуйские таможенники в тот исторический период. Если царство — «Чу», то какие ещё таможенники там могут быть? Хотя… можно — «чуйные». Или — «чуёвые». Достоверно известно только то, что незадолго до обнаружения Лао-цзы на заставе наблюдали пятицветные облака.