Шрифт:
Антон Павлович Чехов
75000
Ночью, часов в 12, по Тверскому бульвару шли два приятеля. Один высокий, красивый брюнет в поношенной медвежьей шубе и цилиндре, другой -маленький, рыженький человек в рыжем пальто с белыми костяными пуговицами. Оба шли и молчали. Брюнет слегка насвистывал мазурку, рыжий угрюмо глядел себе под ноги и то и дело сплевывал в сторону.
– Не посидеть ли нам?
– предложил наконец брюнет, когда оба приятеля увидели темный силуэт Пушкина и огонек над воротами Страстного монастыря.
Рыжий молча согласился, и приятели уселись.
– У меня есть к тебе маленькая просьба, Николай Борисыч, - сказал брюнет после некоторого молчания.
– Не можешь ли ты, друг, дать мне взаймы рублей десять - пятнадцать? Через неделю отдам...
Рыжий молчал.
– Я не стал бы тебя и беспокоить, если бы не нужда. Скверную штуку сыграла со мной сегодня судьба... Жена дала мне сегодня утром заложить свой браслет... Нужно ей за свою сестренку в гимназию заплатить... Я, знаешь, заложил и вот... при тебе сегодня в стуколку нечаянно проиграл...
Рыжий задвигался и крякнул.
– Пустой ты человек, Василий Иваныч!
– сказал он, покрививши рот злой усмешкой.
– Пустой человек! Какое ты право имел садиться с барынями играть в стуколку, если ты знал, что эти деньги не твои, а чужие? Ну, не пустой ли ты человек, не фат ли? Постой, не перебивай... Дай я тебе раз навсегда выскажу... К чему эти вечно новые костюмы, эта вот булавка на галстухе? Для тебя ли, нищего, мода? К чему этот дурацкий цилиндр? Тебе, живущему на счет жены, платить пятнадцать рублей за цилиндр, когда отлично, не в ущерб ни моде, ни эстетике, ты мог бы проходить в трехрублевой шапке! К чему это вечное хвастанье своими нeсуществующими знакомствами? Знаком и с Хохловым, и с Плевако, и со всеми редакторами! Когда ты сегодня лгал о своих знакомствах, у меня за тебя глаза и уши горели! Лжешь и не краснеешь! А когда ты играешь с этими барынями, проигрываешь им женины деньги, ты так пошло и глупо улыбаешься, что просто... пощечины жалко!
– Ну оставь, оставь... Ты не в духе сегодня...
– Ну, пусть это фатовство есть мальчишество, школьничество... Я согласен допустить это, Василий Иваныч... ты еще молод... Но не допущу я... не пойму одной вещи... Как мог ты, играя с теми куклами... сподличать? Я видел, как ты, сдавая, достал себе из-под низу пикового туза!
Василий Иваныч покраснел, как школьник, и начал оправдываться. Рыжий настаивал на своем. Спорили громко и долго. Наконец оба мало-помалу умолкли и задумались.
– Это правда, я сильно завертелся, - сказал брюнет после долгого молчания.
– Правда... Весь я потратился, задолжался, растратил кое-что чужое и теперь не знаю, как выпутаться. Знаешь ли ты то невыносимое, скверное чувство, когда всё тело чешется и когда у тебя нет средства от этой чесотки? Нечто вроде этого чувства я испытываю теперь... Весь по уши залез в дебри... Совестно и людей и самого себя... Делаю массу глупостей, гадостей, из самых мелких побуждений, и в то же время никак не могу остановиться... Скверно! Получи я наследство или выиграй, так бросил бы, кажется, всё на свете и родился бы снова... А ты, Николай Борисыч, не осуждай меня... не бросай камня... Вспомни пальмовского Неклюжева...
– Помню я твоего Неклюжева, - сказал рыжий.
– Помню... Сожрал чужие деньги, налопался и после обеда захотел покейфовать: перед девчонкой расхныкался!.. До обеда, небось, не похныкал... Стыдно писателям идеализировать подобных подлецов! Не будь у этого Неклюжева счастливой наружности и галантных манер, не влюбилась бы в него купеческая дочка и не было бы раскаяния... Вообще подлецам судьба дает счастливые наружности... Все ведь вы купидоны. Вас любят, в вас влюбляются... Вам страшно везет по части женщин!
Рыжий встал и заходил около скамьи.
– Твоя жена, например... честная, благородная женщина... за что она могла полюбить тебя? За что? И сегодня вот, целый вечер, в то время, когда ты врал и ломался, не отрывала от тебя глаз хорошенькая блондинка... Вас, Неклюжевых, любят, вам жертвуют, а тут всю жизнь работаешь, бьешься как рыба об лед... честен, как сама честность, и -хоть бы одна счастливая минута! А еще тоже... помнишь? Был я женихом твоей жены Ольги Алексеевны, когда она еще не знала тебя, был немножко счастлив, но подвернулся ты и... я пропал...
– Ррревность!
– усмехнулся брюнет.
– А я и не знал, что ты так ревнив!
По лицу Николая Борисыча пробежало чувство досады и гадливости... Он машинально, сам того не сознавая, протянул вперед руку и... махнул ею. Звук пощечины нарушил тишину ночи... Цилиндр слетел с головы брюнета и покатился по утоптанному снегу. Всё это произошло в одну секунду, неожиданно, и вышло глупо, нелепо. Рыжему тотчас же стало стыдно этой пощечины. Он уткнул лицо в полинялый воротник своего пальто и зашагал по бульвару. Дойдя до Пушкина, он оглянулся на брюнета, постоял минуту неподвижно и, словно испугавшись чего-то, побежал к Тверской...
Василий Иваныч долго просидел молча и не двигаясь. Мимо него прошла какая-то женщина и со смехом подала ему его цилиндр. Он машинально поблагодарил, поднялся и пошел.
"Сейчас зуденье начнется, - думал он через полчаса, взбираясь по длинной лестнице к себе на квартиру.
– Достанется мне от супруги за проигрыш! Всю ночь будет проповедь читать! Чёрт бы ее взял совсем! Скажу, что потерял деньги..."
Дойдя до своей двери, он робко позвонил. Его впустила кухарка...
– Проздравляем вас!
– сказала ему кухарка, ухмыляясь во всё лицо.
– С чем это?
– А вот увидите-с! Смилостивился бог!
Василий Иванович пожал плечами и вошел в спальную. Там за письменным столом сидела его жена Ольга Алексеевна, маленькая блондиночка с папильотками в волосах. Она писала. Перед ней лежало несколько уже готовых, запечатанных писем. Увидев мужа, она вскочила и бросилась ему на шею.
– Ты пришел?
– заговорила она.
– Какое счастье! Ты не можешь себе представить, какое счастье! Со мной истерика была, Вася, от такой неожиданности... На, читай!