№79697
Шрифт:
Утром опять двинулись в Буйнакск. Девять дней мы пробыли в Буйнакске и отправились дальше в Махачкалу. Оттуда нас отправили в Кутаиси, где принялись обучать военному делу. Обучали днем и ночью с перерывами, чтобы поесть, и на короткий сон, прерываемый сиренами, учебными тревогами и прочими военно-учебными мероприятиями. Обычно обучение красноармейцев продолжалось в Красной Армии в течение 50 дней, но в военное время сократилось до шестнадцати. Время не терпело, ведь дорог был каждый день, а то и час. Немец наступал с огромной скоростью.
Нас быстро перебросили в местность, где планировалось открыть фронт. У многих наших земляков, прибывших сюда до нас, не было еще оружия. Обучающие
Перед этим нас отвели в баню, выдали солдатскую форму и оружие. Гимнастерки были сняты с убитых солдат. На них оставались отверстия от попавших в них пуль. Из оружия были выданы винтовки, вдобавок еще научили стрелять из станкового пулемета. Все свои вещи, в которых мы прибыли из дому, нужно было отправить обратно. Пока мы их собирали в мешки, нашивали на них адреса, объявили воздушную тревогу, и мы все это побросали на месте. Я еще до этого все-таки успел обменять свою фуфайку на фундук.
Эшелон уже подогнали, а мы тем временем принимали, буквально на ходу, присягу. Пришел приказ призвать добровольцев на командирские курсы сроком на три месяца. Из строя вышли 9–10 человек. Среди них и Омар Дибиров. Нас остальных перебросили в Харьковскую область, к станции Лозово, ближе к линии фронта. Там забрали Гаджиева Долгата в обозную часть управляющим обозом. Из ханарцев остались в части только я и Шуайб. Из нашего горского лакского призыва остались еще в части два брата с Хути, один с Хурхни.
Два дня мы держали оборону, 4–5 марта 1942 года, около леса.
В ночь на 5 марта наш первый батальон в 12 часов ночи выдвинулся в сторону села Алексеевка, которое было занято немецкими войсками. Батальон оказался многонациональным. Среди нас были русские, лакцы, таджики, аварцы, азербайджанцы, даргинцы, табасаранцы.
Когда стало светать, нас остановили в каком-то месте и стали раздавать патроны, оружие. Были такие, кому не досталось оружия, а достались только патроны. Мы с Шуайбом набрали и патронов, и оружие досталось нам, так как мы оказались в начале строя, откуда начали раздавать. Повезло… До рассвета мы довольно-таки близко подобрались к немцам. С нашей стороны оказалась совхозная ферма в одном-двух километрах от села. Странное дело, нам в дороге не разрешали ни курить, ни зажигать никаких огней, но почему-то, находясь на этой ферме, кто-то пару раз зажег и потушил свет. Стало не по себе, что среди нас есть предатель, и, скорее всего, он подает сигнал. Уже когда раздавали оружие, те, кому оно не досталось, спрашивали, что же им делать в бою. Им давали патроны и говорили, чтобы оружие брали у тех, кого уже убьют. Было ощущение, что им все равно и они заранее знают исход операции.
Ближе к рассвету мы дошли до окраины села. Ничего не было видно, кроме силуэтов домов. Снег с проталинами был еще на земле, ветер бил прямо в лицо. Все шли подавшись вперед, сопротивляясь холодному ветру. Не было видно ни зги из-за этого ветра. С ходу, не дав даже отдышаться и хоть как-то настроиться, скомандовали идти в атаку и стрелять в сторону села. Через пару минут немцы высыпали с домов наружу и на запряженных лошадьми телегах стали убегать. Ну мы им тут и дали жару! Это мы так подумали сначала, что дали жару…
Вскоре телеги с немцами скрылись из виду, и нам тоже
Мы залегли за сугробами и отстреливались как могли. Двое братьев с Хути – Гаджи и Миаз, справа от меня залег Салим из Турчи, за ним лежал русский солдат с ручным пулеметом. В этот момент под дождем пуль Салим вскочил и побежал назад. Может, он искал укрытия получше, кто его знает. Но когда мы обернулись еще раз посмотреть, куда его вдруг понесло, он уже лежал на земле мертвый.
Гаджи с Хути закричал ему вслед:
– Да куда тебя черт понес?! Чтоб твой дом сгорел, идиот!
Но пока он кричал вслед Салиму, в его брата Миаза, который находился справа от него, попала пуля. Она пробила ему грудь справа навылет.
Каждый прислушивался в ужасе, кто же следующим окажется убитым или раненым. Ни бугра, ни ямы – не было никакой возможности укрыться.
Вдруг позади нас очень громко стал кричать раненный, в которого попали осколки взорвавшейся мины. Это был азербайджанец. Трое-четверо рядом находящихся солдат подползли к нему, чтобы помочь, но в них тоже попала мина и разорвала всех в клочья. Следующая мина разорвалась между мной и тем русским с ручным пулеметом. Русского разорвало на куски. Меня же приподняло и бросило оземь взрывной волной. Мой вещмешок, который был набит патронами, оторвало от ремней, подняло, и он с силой ударил мне по голове, рассыпав патроны. Никак не мог я прийти в себя от этого взрыва, который произошел совсем рядом, но меня не задело ничем. В голове гудело, звенело, я ничего не соображал. Видел, что оба брата уже лежат на земле. Миаз молчал, видимо, был без сознания.
Тут бой, если можно было так его назвать, стал утихать… С немецкой стороны стали меньше стрелять. Мы с Гаджи стали подниматься и оглядывать местность после такой мясорубки. То там, то здесь тоже стали подниматься солдаты, кто, шатаясь от контузии, кто, хромая, кто на четвереньках стали выползать из укрытий. Но основная часть, наверное, 95 процентов от всех, кто там был с нашей стороны, остались лежать в снегу…
Мы решили оттащить Миаза с поля боя в тыл и вернуться к своему оружию. Даже предположить не могли, что тыла-то уже нет. Я взвалил его на спину, а Гаджи его держал за ноги. Но не успели отойти немного назад, перед нами вдруг неожиданно появилось несколько немецких солдат. Сняв со спины Миаза и положив его на землю, мы встали на месте. К ним подошли еще немецкие солдаты, которые до этого осматривали лежащих на снегу солдат, искали среди них живых. Если солдат мог самостоятельно передвигаться, то его пинками гнали, а тяжелораненых либо добивали штыками, протыкая им тело по самую мушку, либо стреляли в него на месте. Всех, кто мог передвигаться, согнали в одну кучу. Мы взвалили Миаза на спину и потащили с собой. И пошли. Точнее, немцы нас погнали в сторону своих окопов.