999. Имя зверя
Шрифт:
— Не совсем, — упрямо буркнул Дир.
— Он издатель и, следовательно, делает что хочет, — объяснила она, нервно разминая несчастный окурок.
— Где и когда ты совершила этот омерзительный акт?
Фриборд рухнула на стул у окна, скрестила руки на груди и мрачно уставилась на писателя.
— Иисусе, Терри, да ты мог бы сляпать это за неделю!
— Где и когда? — настаивал Дир.
— В пятницу, после ужина. В моей ванной.
— В твоей ванной?
Фриборд слегка пожала плечами.
— Ничего страшного.
Писатель оценивающе воззрился на нее с таким многозначительным прищуром, словно определял расстояние до далекой звезды. В маленьких зеленых глазках — ни малейшего признака стыда или вины. Обычный, ничего не выражающий взгляд, разве что чуть выжидающий. Интересно… ее душа — словно открытая книга, а сама Фриборд проста и примитивна, как тележка универсама, решил он.
— Да ты мог натяпать долбаную штуку за час!
Примитивна, но уж коли вцепится, клещами не отдерешь.
— Ну а теперь проверим с самого начала, — бесстрастно начал Дир.
Фриборд театрально закатила глаза.
— Опять за свое!
— Тебе предложили эксклюзивные права на продажу «Где-то там», — невозмутимо продолжал он, — но беда в том, что в доме, похоже, водятся привидения и…
— Ничего подобного! Там уже много лет все спокойно. Просто дом приобрел эту чертову мороз-по-кожную репутацию…
Лауреат Пулитцеровской премии в области литературы тупо уставился на нее.
— Мороз-по-кожную?
— И нечего придираться к словам, я не писатель.
— Ты преступница. Уломала Анну Троли, экстрасенса с мировой славой, известного доктора Гэбриела Кейса, профессора Нью-йоркского университета и признанного авторитета в подобных вещах, на такую авантюру! Итак, эти двое и мы с тобой проводим несколько ночей в доме, и пока Троли и Кейс купаются во всяческих флюидах и эманациях, я наблюдаю за ними, старательно все записываю и разражаюсь омерзительно лживой статьей об отсутствии в доме всяких признаков потусторонних сил, призванной запудрить мозги потенциальным покупателям. Твой ванный инкуб с трубкой и собственным журналом ее печатает, репутация особняка, как у жены Цезаря, — вне подозрений, ты его продаешь и становишься еще богаче, чем была, и шикуешь на грязные денежки. Надеюсь, я все точно изложил, о мой Ангел Недвижимости?
— Мне предложили тройные комиссионные, Терри. Это долбаная цифра с шестью нулями!
— Неужели нужно непрерывно употреблять непечатные слова, бесценная?
— Нужно!
— В таком случае ты могла хотя бы произносить их на французский манер: «делбен», «фе-е-ек» или что-то в этом роде, — упрекнул Теренс, рассеянно разглядывая картину: вихреобразную мешанину разных оттенков ярко-желтого.
Фриборд, потеряв терпение, вскочила и приблизилась к нему.
— Ты у меня в долгу, Терри!
Терри поднял кисть и нацелился в холст.
— Ну вот, началось. Психическая атака на мою больную совесть.
— Отрицаешь, что обязан мне?
— Зигмунд Фрейд убил бы за такой дар.
Фриборд протиснулась между мольбертом и Терри и вызывающе подбоченилась.
— Ты смеешь это отрицать?
Теренс
— Нет, не отрицаю, — признал он. — Я бесконечно тебе благодарен. Сколько бессонных ужасных ночей ты провела рядом, подставляя плечо, когда мне это больше всего было нужно, плечо, не подбитое ни тайной завистью, ни злобой, ни ложью. Ты честна, верна и преданна, и единственное живое существо, которому я могу полностью довериться, моя Джоан, и к тому же совершенно непредсказуемое. Но боюсь, что в этом случае должен разочаровать тебя отказом.
— Ради всего святого, это не более чем газетная статья, Терри! Какое отношение имеет разбитое сердце к гребаной статье?
Теренс с некоторым недоумением воззрился на нее.
— Типа того, что это как бы не книга, верно? — пояснила она.
— Не книга, — глухо подтвердил он.
— Тогда к чему этот взгляд?
— Какой взгляд?
— Такой.
— Пытаюсь отыскать источник твоего зловещего коварства.
— Что? О чем ты? Что значит «зловещее»?
— Все, относящееся к национальному правительству! — рявкнул Теренс, принимаясь рисовать.
— А, это что-то вроде «голубой» шуточки?
— Если желаешь.
— Брось, Терри. Перестань ломаться и напиши статью.
— Мне очень хотелось бы, но это невозможно.
— При всем при том, что дерьмовая сделка чертовски важна для меня?
— Да.
— И все из-за какого-то фе-е-екинг амбала-тяжеловеса, которого ты подобрал в парке, пока тот кормил стероидами несчастных голубей? Не вешай мне лапшу на уши!
— Моя дорогая Джоанн, дело не только в Роберте, — снова вздохнул автор.
Фриборд подозрительно нахмурилась: и в манере, и в голосе приятеля было нечто уклончивое.
— Тут много чего еще, — добавил он.
— Да неужели?
— Именно.
— Может, все-таки выложишь все начистоту?
— Я бросил писать.
— Как это?
— Бросил, и все. Навсегда.
Фриборд схватилась за лоб и театрально воскликнула, как ей казалось, на французский манер:
— Маман твою!
— Это слишком трудно понять человеку постороннему, — развел руками Дир. — Приходится принимать миллион решений. Знаешь, что писал в своем дневнике Оскар Уайльд? «Сегодня у меня был чудесный день. Вставил запятую, вычеркнул, потом решил снова вставить». Джоан, искусство писателя — суета сует.
— Ни за что не поверю, Терри.
— Это тяжелый умственный труд. С некоторых пор я считаю себя художником.
Раздраженный взгляд Фриборд остановился на холсте со спиралевидными желтыми завихрениями. Н-да, ну и бред!
— И что это такое, по-твоему, Терри?
— "Отдых лимонов".
Фриборд, испуганно отшатнувшись, вырвала кисть у него из рук.
— Опять пользуешь ЛСД, Терри?
— Не будь идиоткой, — фыркнул тот.
— Больше никаких верблюдов в дешевых платьях из оранжевой тафты, клянущихся, что они и есть Свидетели Иеговы, прокравшихся в дом, чтобы поговорить о твоем творчестве?