А мы пойдем на Север
Шрифт:
– Ну? Что, дальше-то? – загалдели девчонки.
– А дальше все непонятно стало. Отца как подменили. Сначала всех братьев разогнал, мол, пялятся на мачеху. Потом не столько в лавке работал, сколько с ней миловался. Ели-пили, ну и остальное. Хозяйством она не занималась, всё на дворовых девок переложила. А как она над ними куражилась! Чуть не каждый день отец ей подарки приносил, а на хозяйство давал всё меньше и меньше. За год она его полностью разорила. Да как бы только разорила! Он в долги большие влез, платить нечем, я не столько вышивала, сколько за скотиной ходила. Денег ещё меньше стало. Рабынь тоже продали, кроме её служанки. Тут-то и подошёл к нему один византийский купец. Мол, продай дочь, все долги с тебя спишут, даже лавка останется и денег немного даст.
– Родной отец?! – Снова мелкая.
– Не думаю, что он уже оставался моим отцом. Он иногда даже меня не узнавал. Она его чем-то опаивала, наверное. А может, ещё как ворожила. Я не видела, но другое ничего в голову не идет. Аскара всегда была осторож…
– Как ты её назвала?! – Рыженькая опять вылезла. Надо к ней серьёзней присмотреться, уж больно активная.
– Аскара. А что?
– Ас – значит ласка, ласковая. Кара – чёрная. Все вместе означает "Чёрная ласка". У нас такими именами девочек не называют, всю судьбу ей таким именем испачкаешь. "Чёрную метку" в имени дают только рабыням, которых готовят для черных дел. – Оп-па, а девочка-то не проста, но этот разговор пока надо прекратить.
– Да, похоже на то. Голуба, так что с тобой дальше стало? – Девчушка сразу же рот закрыла, губу даже прикусила до крови, от лишнего усердия не проболтаться. Ну-ну. Не только умненькая, но и понимает, когда можно говорить, а когда и помолчать не вредно.
– Отец продал меня купцу, тот меня сразу на лодку и двинулись по Двине к морю. Дня через два нас нагнал мой средний брат, с двумя друзьями, ну, который у князя служил. Боримир предложил за меня деньги, серебряные дирхемы, да только купец посмеялся. Он сказал, что в три раза больше потратился, чтоб меня заполучить и ему не деньги, а руки мои нужны. Брат прокричал, что купец ещё пожалеет, да тот только посмеялся. Ну, потом мы дошли до залива, он передал меня нашему капитану, он по какой-то причине должен был здесь остаться. А капитану велел меня в Константинополе на его двор отвести. Тот обещался и очень перед этим купцом стелился. Потом мы вышли в море, остальное вы знаете.
– Ты, Голуба, случаем, не помнишь, как зовут этого милого купца, разорившего ваш дом?
– Я его имя до смерти не забуду. Рахамим.
– Удивительно, с таким именем только в менялы и ростовщики идти.
– А что с ним не так? Имя как имя. – Опять малявка.
– Ну, для кого как. Рахамим означает "Жалость". Впрочем, это не важно. Мир большой, но дорог на нём мало. Авось, когда и встретимся. Думаю, теперь ты говорить будешь.
– Я указала на следующую девушку, тоже очень красивую. Но это понятно, рабынь-уродин в Константинополь возить не стоит, там таких дурнушек своих хватает. А эта…
Высокая, тонкая, изящная и с абсолютно белыми волосами. Не альбинос, нет, просто цвет такой. Губы полные, яркие, розовые без всякой краски. Нос прямой, губки полные. Кожа нежная, прозрачная. Глаза мало того, что большие, точнее огромные, так ещё и ясно-серебристо-голубые. Как в сказке. Это самое лучшее, что у неё есть. Если бы ресницы и брови были хоть чуть потемнее, цены ей вообще не было бы.
– Меня зовут Ведана, то есть Ведающая, мне 17 лет. Жила в деревне рядом с заливом. Семья большая, только девочек четверо, а парней шестеро. Моя мама первой женой была, но рожала только девочек. Две старшие уже замуж вышли. А младшая, меньше меня на два года была. Мама последними родами умерла, я тогда у ведуньи училась, но меня не позвали маме помочь. Как в возраст вошла, двое ко мне сватались, и оба на охоте погибли. В деревне решили, что Лес мне замуж идти не разрешает. Я животных хорошо понимаю, лечить их могу. Они меня любят, и я их. Вот этим и стала заниматься. Тем более и людей могла пользовать, но не хотела. Я мамину смерть хорошо запомнила. До ведуньи пешком часа четыре идти, но никто не позвал. Так что я больше животных люблю. Отец ещё одну жену взял, вот она ему сыновей и нарожала.
Не врёт. Вон Дэзи почти на коленях у неё лежит. А ведь здесь она никого к себе близко не подпускает. Кроме того, и мой Аленький цветочек все слова её подтверждает.
– Что дальше с тобой стало?
– Особо-то и говорить нечего. У нас в деревне неурожай вышел, к тому же в том году и шторма осенью сильные были. Морозы большие пришли. Всё одно к одному. Охота тоже была неудачной, ещё шатун троих мужиков порвал. Дети от холода замерзали. Много людей умерло. В моей семье только двое младенцев ушли за грань. Я всех своих тянула в жизнь. Но в деревне было страшно. Старейшины решили трёх самых красивых девок византийцам продать, точнее, обменять на еду и посевные. Вот меня в том числе и выбрали. Никто в семье не заступился. Мне даже казалось, что мачеха сама старейшинам меня отдала. Те согласились, за ведунью очень много давали. Тем более, что для деревни это не большая потеря, ещё одна ведающая подросла, но у неё глаз кривой. Её бы не купили. И с семьями не надо было ссориться. Да и старая ведунья еще долго проживет, у неё две ученицы были. Так что продали. Две подружки потонули, а я вот выжила.
Ну что тут скажешь. Даже рыжая малявка промолчала. Во все времена людям живётся не просто, а в голодные годы – тут и думать об этом не хочется. Остались две, самые молодые девчушки, которые наверняка ещё и кровь не сбросили. Начнём с той, что далеко сидит, заторможенность в ней какая-то есть. Надо к ней присмотреться повнимательнее.
– Теперь послушаем тебя, девочка, да-да, та, что в капюшоне. Рассказывай.
Девочка что-то сказала. Но на славянский, который с тем или иным акцентом использовали все присутствующие, её говор был совершенно не похож. Мы все переглянулись и уставились на это чудо. Дело в том, что каждое племя говорило на каком-то своём наречии, но все они базировались на одной основе. Так что друг друга неплохо понимали. Иногда с помощью жестов и мимики. А тут никто и ничего не разумеет. Растерялись все. Она смотрела на нас коровьими глазами и молчала. Странная девочка. Очень странная. Большая голова, пологий лоб, впалые тёмно-голубые, почти синие, глаза. Наружные уголки глаз подняты, придавая облику внешне улыбчивое выражение. Лицо низкое. Короткий плоский нос и широкий в крыльях. Немного выступающий полуоткрытый рот. Кожа тонкая, и слегка смуглая. Черные прямые волосы, но даже на вид мягкие. Небольшой живот и стройные бедра. Тело коротковатое, с широким корпусом. Ноги относительно короткие, руки длинные. Красавицей назвать нельзя, но что-то в ней такое интересное есть. Необычная девочка. За какие достижения её везли в Византию? И что делать с языковым барьером?
– Алжаф атцлуоаа аиллит жукщур? – Что-то подобное я услышала уже от рыжей малышки.
– Шгрдк опри каккоккум сухон. Оотмшгршугп цщугрем ж щфкержммм иашурлуа ли. Дрпоа кша саам. Ридыкр мрос. – Ответила незнакомка.
– И что это было? – Повернулась я к рыжей занозе.
– Она саамка, или лапландка, их по-разному называют. Жила на самой высокой террасе реки Сухоны. Судя по всему, викинги её украли, когда она одна собирала травы, а их было много. Потом продали византийцу. Нашего языка не знает.
– А ты, стало быть, её язык знаешь? Откуда, не расскажешь?
– Почему ж не расскажу. – Рыжая бестия улыбнулась и на голубом глазу заявила. – Мой отец из купцов. Братьев нет. Вот он меня купеческому делу и учил, и счёту, и письму, и языкам. Это всё купцу надо знать. Иначе никак. Я хорошо старалась. Учителя хорошие были. Языков много выучила, хотя и не глубоко, так, только сколько стоит и какой красивый цвет, ну примерно так. А сюда попала, потому что на караван напали, всех перебили, отца тоже убили. – Тут она скорчила рожу, типа "я печалюсь". – Разбойники меня византийцу и продали.
Тут уже я не выдержала:
– Наверное, купец тебя в гарем Византийского императора хотел продать?
Вся компания дружно прыснула. Интересненько, саамка тоже улыбнулась. И эту свою эмоцию сразу же попробовала скрыть. Не чисто что-то в нашем королевстве.
– Ну, почему сразу в гарем. Да и заплатили за меня гроши. Кому-нибудь да пригодилась бы.
– Да уж, это несомненно. Сил у меня нет твой рассказ слушать, так что я с тобой потом поговорю. Теперь вы, двое. Похоже, что мать с дочерью, не так ли?