А не пора ли мне НА УЧЁБУ?!
Шрифт:
Со всем, что я увидел, есть.
Тем временем Целестия притянула к себе уцелевшие серые полумесяцы, в считанные мгновения, пока я пытался прорваться сквозь кружащие вокруг неё серпы, их поглотив. Я мог поступить точно так же, но опасался влияния чужеродной маны на свои тело и сознание. Она же, потеряв разум, об этом даже не задумывалась, что и позволило ей создать матово-чёрный серп на цепи, лёгший ей в руки как родной. Совсем неудивительно, учитывая то, какое оружие она предпочитала в детстве.
Рывок в сторону — и мимо пронёсся срубивший мне крыло, — которое, впрочем, тут же восстановилось, — чёрный полумесяц. Я же, едва это произошло, уже обеими руками схватился за цепь, дёрнув её на себя и нацелив на приближающуюся сестру несколько массивных ледяных копий,
Вот первое копье ударяется о её грудь и бессильно рассыпается на осколки, не удостоившись и толики внимания со стороны моей противницы. Второе, третье, четвёртое… И лишь пятое, настоящее, она отразила собравшейся в ком перед ней цепью. Все последующие снаряды были ею хладнокровно проигнорированы, а следом между нами завязался бой, в котором я одновременно решал две задачи: пытался нанести Целестии сколь-нибудь значимый урон, и избегал столкновения с серпами, пользуясь тем, что моя способность к полёту не аннулировалась, а воздушные ступени под взглядом девушки или не пропадали вовсе, или делали это с солидной, для наших скоростей, задержкой.
Медленно, но уверенно мы поднимались всё выше и выше, пока не пронзили собой попавшееся под руку облако.
Что я мог сказать о миротворце за эти двадцать секунд боя? Во-первых, Целестия не сводила на нет абсолютно все заклинания, попадающие в её зону видимости и при этом находящиеся в определённом радиусе. Не существовало вообще никакой зависимости от её взгляда. Я мог атаковать в спину и не добиться никакого результата, мог атаковать в лоб, используя несколько разных заклинаний, и все они так же обращались в ничто. Но стоило атаковать так же, напрямую, тремя заклинаниями, но под бОльшим углом — и рассеять ей удавалось максимум две магических атаки, иным способом избежав урона от третьей. Эти обстоятельства, которые мне удалось выяснить, позволили окончательно сформировать моё видение способности миротворца.
В считанные секунды безоблачное небо заволокло тучами, а вода из реки под нами столбом ударила вверх, обращаясь в пар и распространяясь вокруг. Из-за необходимости сосредоточиться на сложных комплексных чарах я был вынужден отступить и даже пропустить пару ударов, опять потеряв крыло и обзавёдшись раной на груди, прорубившей панцирь словно масло и пустившей мне кровь. Дыра тут же заросла, но неспособность моей брони противостоять ударам чёрного полумесяца — звоночек тревожный, заставивший меня изрядно поторопиться с воплощением своего плана. Не став дожидаться, пока пар и тучи распространятся достаточно далеко, я ненаправленным взрывом отбросил девушку в сторону — и единомоментно выпустил десять процентов ото своего резерва, насытив пар и тучи своей тягучей, чёрной и невероятно агрессивной маной. В правой руке сформировалось насыщенной силой копье, я замахнулся — и метнул его в Целестию, безо всяких обходных манёвров прущую на меня, словно танк. И в момент, когда до столкновения остался жалкий метр и считанные миллисекунды, на встречу моему оружию устремился отчётливо видимый, рассеивающий магию квадрат. Взгляд девушки, так же это заметившей, дрогнул от осознания, но было уже поздно.
Я всё понял.
Рывок, ещё один, взмах мечом — и в сторону Целестии устремляется волна непроглядной тьмы, под прикрытием которой я иду на сближение. При приближении первого полумесяца изворачиваюсь и отталкиваюсь от плоскости обеими ногами, выбивая его из построения и меняя направление своего движения. Вовремя, ведь там, где я только что находился, разрезали воздух движущиеся с безумной скоростью серпы, столкнувшиеся друг с другом и вынужденно остановившиеся на долгую, тянущуюся целую вечность секунду. По появившимся в моих руках мечам с силой ударила чёрная цепь, заскользившая по лезвиям, а следом слева прилетел и сам полумесяц, возвращающийся к своей хозяйке. Я стиснул зубы —
И направленные на меня пальцы, на кончиках которых закручивались белоснежные, ревущие сферы. Я не только ошибся, но и позволил своей руке дрогнуть. Не срубил голову сестры, упустил свой шанс, и теперь бился в конвульсиях в потоке маны, по своей сути противоположной моей. Крылья сорвало в первые же секунды, и организм не стремился их восстанавливать, все силы сосредотачивая на регенерации плавящегося панциря, без которого я был бы мёртв ещё в первые секунды. Всё тело горело, и от этой боли я отрешиться не не мог, а не хотел. Не имея возможности помочь самому себе, я, словно отъявленный мазохист, отпечатывал в памяти итоги проявленного милосердия. У всего должно быть своё место, и тот, кто вступил в бой, должен сражаться с готовностью отнять жизнь любого, вставшего на его пути.
Даже если этот кто-то — его сестра.
Приземление вышло мягким, и я успел даже твёрдо встать на ноги, готовясь отражать следующую атаку, но её не последовало. Я вскинул голову, вперив взгляд скрывающихся под маской глаз в застывшую на фоне чёрных туч, моих туч, Целестию — и в то же мгновение в её фигуру ударили молнии. Много молний, совокупности которых хватило бы и на десяток монстров класса «цитадель». Но Целестия не была монстром, и обладала силой, в чём-то даже превосходящей мою. Скрывшись под крышей из двух плоскостей миротворца, она, казалось, с презрением смотрела на меня, не предпринимая никаких активных действий.
А после каскад молний исчерпал себя, и небо начало светлеть.
— Она — само совершенство, правда?
Меч рассекает воздух, но седой, словно лунь, зверолюд с многогранным кристаллом, торчащим из груди, легко избегает удара. Я не ожидал появления нового действующего лица, и потому моя атака вышла весьма посредственной. Даже какой-нибудь король меча не пострадал бы, а тут — тот, кто устроил всё это, насколько я могу судить глядя на послушно вьющуюся вокруг него плоть подземелья. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, чем на самом деле являлась эта чёрная масса, через которую я сумел прорваться.
— Ты управляешь ею?
— Да. — Я отступил на шаг назад, ощетинившись мечами, когда по левую руку от зверолюда быстро, но мягко приземлилась Целестия. Маска на её лице сформировалась окончательно — пара маленьких рожек, узкий разрез глаз, рублёные линии… Так же, как у меня, её маска закрывала лоб, глаза и нос и, отдельно, подбородок, оставляя открытым рот. — И ты мог бы стать столь же совершенным, но… прощай.
Зверолюд театрально щёлкнул пальцами — и неподалёку раздалась череда особо разрушительных взрывов. В моей голове что-то щёлкнуло, и я понял, что иногда паранойя всё-таки играет в мою пользу. Одновременно с шагом вперёд, я ударил по Целестии волной льда — не для того, чтобы ранить, но для того, чтобы сковать, замедлить, не позволить помешать мне убить того, кто не брезговал самыми грязными приёмами. Но просто так умирать зверолюд не собирался. Он вскинул руку, проведя кончиком большого пальца по кольцу на указательном, и в его руке появился изящный, чуть изогнутый меч, с которым столкнулся мой ледяной клинок. Войдя в клинч, я надавил и, фонтанируя маной, словно какой-то неумёха, придавил ублюдка к земле, не позволяя ему сделать ни шага в сторону. В то же время лёд чуть в стороне треснул — и в меня ударил белоснежный луч, многократно более узкий, чем ранее, но сохранивший ту же мощь. Уже не панцирь, но плоть начала гореть огнём, но я не отступал до тех пор, пока спину зверолюда не пронзило копье, лезвие которого вышло с другой стороны.