А от сумы уйдешь
Шрифт:
Annotation
Рассказ из межавторского тематического цикла "ШАПИТО"
Беляков Сергей
Беляков Сергей
А от сумы уйдешь
А
Ранним волглым утром мая на станцию Диевку вкатился бронепоезд.
Тяжело переваливаясь на стрелках, зашитый по брюхо броневыми плитами паровоз выпустил в насыпь мощную струю пара, натруженно прополз последние метры до водяного гусака и замер.
С головной бронеплощадки, орудийная башня которого была увенчана промокшим черным флагом РПАУ (Революционно-Повстанческой Армии Украины), на перрон спрыгнул невысокий, ловкий китаец. Он передернул узкими плечами от холода и проворно зашагал к хвосту бронепоезда, хозяйственно пошлепывая маленькой ладошкой бок состава, как лошадь. На каждом из шести вагонов и площадок была выписана громадная белая буква; все вместе они составляли название бронепоезда, тезки легендарного командира РПАУ.
Утренний туман еще не успел разойтись, и поэтому китаец был застан врасплох тем, что увидел.
Вместо замыкающей состав ремонтной платформы с рельсами и шпалами в расступившемся молоке он увидел темный массив товарного вагона, за ним еще один, затем пару платформ с непонятным грузом, не то зачехленными рядниной клетками, не то большими ящиками. Китаец ожесточенно потер узкие глаза и снова уставился на прицепленный "довесок" - тот не пропал, как видение. Более того, из распахнутого потолочного окна первого вагона высунулась лошадиная морда странного мозаичного раскраса и уставилась на китайца, ощерив крупные желтые зубы.
Китаец в ужасе отшатнулся: меж длинных ушей у лошади росли явственно различимые рога. Небольшие, но все же рога. Они напоминали по виду рельсовые костыли, загнанные в череп животины.
Спотыкаясь, китаец бросился назад к привычному мраку и духоте родной орудийной башни.
Из товарного вагона неслышно выплыли три тени. Одна двинулась к последней платформе, две другие принялись возиться со сцепкой.
В броневагоне, к которму были прицеплены товарные, едва слышно звякнул замок двери. На перрон спустился тип в кожухе-безрукавке поверх тельняшки. Нервно озираясь, он подошел к теням:
– Ну шо ви тут нияк не впораетеся? Геть швыдше, господе помылуй хто побачыть, шо я з вами тут... Цяцянки де?
Тень протянула ему небольшой, но увесистый по виду сверток. Он проворно засунул его за пазуху и шмыгнул назад в вагон. Негромкий стрекот дизельной дрезины увяз в тумане. Через минуту прицепленного к бронепоезду цивильного "довеска" как и не было.
...Штабной вагон бронепоезда "Нестор" дышал теплом. Его интерьер, неярко освещенный парой настенных ламп, никак не вязался сибаритской начинкой с внешней военной строгостью бывшей "Единой России", броневой гордости Деникинской армии. Пламя раскаленной печи в углу играло на золотых кистях оконных занавесей тяжелого красного бархата, на барочной обивке диванов и кресел старинного кизилового дерева, пускало блестки в медвяное содержимое хрустальных графинов на барной стойке.
– Точно?
–
– Ты их сам видел?
– Так точно, ваш скородь-господин-товарищ-гражданин! Вот не сойти мне с этого места!
– Ну, это мы враз сорганизуем, - хохотнул другой махновец, который сидел у окна. Он поставил на столик бокал с токайским, легко подхватился с дивана и, подойдя вплотную к мгновенно вспотевшему штатскому, дыхнул на того смесью дорогого вина и табака:
– Ты шо ж удумал, пацюк? Мы тебе просто так уйти дадим, после того, как ты такой, - он сделал ударение на последнем слове, - такой секрет республиканского значения прознал?
Он повел плечом в гусарском доломане, обильно расшитом золотыми шнурами. Долго стоял рядом, словно принюхиваясь, потом хмыкнул и вернулся к дивану. Толстяк едва не рухнул на пол. Ноги его не держали.
Махновец-"гусар" нахлобучил на голову бескозырку с надписью "Иоанн Златоуст", закинул ленточки за спину и решительно сказал обессилевшему штатскому:
– Поведешь нас туда. Сам поведешь, то ж лучче узнай все досконально... и не вздумай, гнида, сбечь. Я тя сам найду, выпущу кишки и слопаю потрошки, понял?
Он широко открыл безумные глаза, и обмершего толстяка прохватил ледяной холод: правый глаз "матроса" был темным, как ночь, а левый - голубым, как небо после дождя.
***
– Ц... и... р... Цирик.
Своенравный днепровский ветер треплет бумажные напластования афишной тумбы у мерефо-херсонского моста. По самому верху тумбу обвивает лента большевистской прокламации против Петлюры: "В вагоне Директория, под вагоном территория".
Мальчишка в не по росту большом, некогда дамском, пальто и кепке с прожженной спереди дыркой старательно шевелит губами, читая цирковую афишу. На ней, в центре, слон с выпученными глазами и перекошенным ртом взлетает под купол цирка, а по сторонам от него нарисованы сгорбленная гадалка с клюкой, увенчанной черепом, которая держит в руке три карты таро, два тигра необычайной белой раскраски, что висят по бокам зашедшегося в дикой гонке жирафа, Человек-Резина, свободно вошедший в небольшой чемодан, иллюзионист-китаец с длинной косой и в расшитом блестками кафтане, а еще клоуны, жонглеры, наездницы и масса всего другого из волшебного мира цирка, что заставляет сердце любого мальчишки забиться в предвкушении чуда...
Екатеринослав переживал смутные времена.
Едва избавившись от деникинцев и Петлюры, город не успел перевести дух, как попал под контроль армии Махно. Легендарные рейды батьковых тачанок сменились установлением "республики" Махно со столицей в Гуляйполе. Советы вернулись в Екатеринослав, и горсовет начал понемногу приводить в порядок истерзанную войной инфраструктуру... но Махно не пропал, словно навязчивый чирь. Не имея реальной поддержки Москвы и находясь всего в нескольких часах перехода от Гуляйполя, Екатеринослав вынужденно принял "защиту" армии Махно.