А отличники сдохли первыми... Часть 2
Шрифт:
Вот только весь этот дворик был битком забит жорами. Сотни… Может и тысячи. Они стояли, сидели, лежали… Между ними нельзя было и руку просунуть, не то что пройти. Пространство было наполнено хрипом, тихими стонами, гортанным бульканьем и шумными выдохами. Они точно также оборачивались на свет фонаря, но никуда не двигались.
Я осторожно попробовал просунуть между крайними двумя телами черенок косы. Медленно мотнув головой, словно отмахиваясь от досаждающей мухи, жоры лениво отпихнули деревяшку в сторону с недовольным ворчанием. Пожалуй, протискиваться между ними и пытаться их растолкать — будет не лучшей
Единственный путь, по которому здесь можно было двигаться дальше на запад, лежал через разбитые угловые окна инфекционного отделения. Пройдя через корпус, я бы оказался прямо у ограды, за которой до укреплений кадетов было рукой подать.
У этого угла тоже слепо толклись заражённые. Но между ними можно было просочиться без опаски быть избитым случайными отмашками или задохнуться под грузом десятков тел. Что я и сделал.
Достигнув угла, я перемахнул через подоконник и огляделся, оказавшись внутри. Обстановка напоминала хирургические покои — тот же застаревший хаос, разорённые, уставленные койками палаты. Только здесь тоже были жоры. Где-то плотными группами, где-то поодиночке, они жались по углам или, словно пригорюнившись, сидели на койках, свесив худые ноги.
Должно быть пролезать в окна также ловко, как я, они не умели. И поэтому их тут их плотность была гораздо меньше, чем на улице. Но определённо росла по мере моего продвижения дальше по коридору, который вёл вдоль корпуса на запад. Я надеялся, что он также закончится каким-нибудь пожарным выходом или окнами, из которых я смогу выбраться наружу.
Неожиданно из боковой палаты прямо перед моим носом вышел заражённый и я чуть не врезался в него в темноте, которую нарушал только шаривший по сторонам луч фонаря. Высветив его, я ненадолго привлёк внимание твари. Но существо лишь равнодушно отмахнулось от моего силуэта и медленно зашагало по коридору дальше во тьму — туда же, куда шёл я. Иногда задевая плечами сородичей, жора что-то буркал и, не останавливаясь, продолжал целеустремлённо шаркать стоптанными ботинками вперёд. Я медленно продвигался следом за ним.
Вскоре из темноты перед ним появилась достаточно плотная группа тварей, занимавших всё пространство коридора, от стены до стены. Я начал искать возможность обойти их через боковые палаты, светя туда фонариком, но вдруг услышал, как толпа тоже пришла в движение. Метнув туда луч света, я увидел, как плотная группа, негромко ворча, начала расступаться перед продолжавшим движение существом. Прижимаясь к стенам, они образовали достаточно свободного места, чтобы он спокойно прошаркал прямо. Недолго думая, я юркнул следом за ним. Хотя жоры так и остались стоять вдоль стенок, не спеша вновь забивать собой проход.
Ещё через несколько метров мой провожатый достиг двойных дверей, отделявших так называемую «красную зону» от остальных помещений — за этими дверями когда-то только начинались койки с ковидными. Но ближе к пику эпидемии, когда класть больных было уже почти некуда, эта зона распространилась на весь корпус и далеко за его пределы. Двери были распахнуты изнутри отделения и подпёрты по бокам каталками.
По моим ощущениям, до противоположного конца здания оставалось совсем немного.
Продолжая упорно шагать вперёд, жора по-прежнему не оглядывался и не обращал никакого внимания на своих сородичей вдоль стен. А они только провожали нас равнодушными взглядами и хриплыми вздохами.
Спереди из тьмы послышался какой-то протяжный стон, полный глубокого сожаления. Так вздыхает человек, которому только что сообщили, что он по какой-то причине обязан работать все выходные. И через несколько секунд стон повторился. Он был ещё более горестным и обречённым.
Я поравнялся с моим попутчиком и посветил вперёд, чтобы увидеть источник этой вселенской скорби. И меня чуть не стошнило.
Прямо по курсу, почти у самого пожарного выхода, на полу лежало существо, лицом напоминающее женщину среднего возраста, с закрытыми впавшими глазами. Только очень истощённую. К этому образу добавлялись ещё и густые тёмные волосы, разбросанные вокруг головы по полу длинными прядями — не оставляя сомнений в половой принадлежности тела.
Помимо этого, сомнения рассеивались ещё и при взгляде ниже лица — обвисшие по бокам сморщенные груди обрамляли неимоверных размеров полупрозрачный, мерно подрагивающий живот. Размер раздувшегося чрева был примерно с лежащего гиппопотама. Ниже из-под него выглядывали только босые ступни — остальные ноги были полностью скрыты под раздувшимся кожаным мешком, покрытым сетью пульсирующих кровеносных сосудов. А под сосудами в свете фонаря сквозь кожу виднелся силуэт какого-то скрюченного тела с плохо различимыми чертами, будто бы плавающего внутри этого отвратительного пузыря. Силуэт иногда судорожно подёргивался, толкая свою оболочку — при этом становилось заметно, насколько она тонкая и как сильно растянута.
Вокруг валяющегося на полу существа спиной к нам стоял редкий строй достаточно крупных жор. Примерно с десяток. Заметив свет фонаря, они обернулись и глухо зарычали.
Мой проводник не остановился ни на секунду, продолжая приближаться к этой кошмарной сцене — и я крадучись шагнул за ним. Жоры вокруг «беременной» твари заворчали громче, развернулись и шагнули нам на встречу. Они не обратили никакого внимания на идущего впереди меня, но совершенно точно вперились взглядами в мою фигуру.
Я сунул фонарик в рот, перехватил косу двумя руками и отступил.
Словно убедившись в том, что я отошёл обратно за какую-то невидимую черту, здоровенные твари расслабились, медленно повернулись назад и снова вгляделись в отвратительное пузо прямо перед ними.
Мой проводник прошёл мимо них, обошёл подрагивающий пузырь и опустился на колени перед лицом женщины. Медленно наклонившись, он взялся руками за подбородок и нос, раскрыл рот и припал к нему губами. Тело жоры сотрясла судорога. Ещё одна. И, судя по звукам, его начало тошнить прямо в раздвинутый рот.
Не в силах наблюдать это зрелище, я выплюнул фонарик обратно в руку и попятился. Пустой желудок всё-таки попытался извергнуть из себя хоть что-то, но кроме плевка желчи, из него так ничего и не вышло.
Этот выход был для меня закрыт. Двери в боковые палаты, из окон которых можно было бы вылезти в нужную сторону, были за той самой невидимой границей, которую охранял этот могучий десяток. Можно было поискать выход через окна второго этажа. Хотя в этом старом здании он был довольно высоким. И прыжок легко мог закончиться переломом или вывихом.