А потом - убийство!
Шрифт:
Правда, ее представления оказались ошибочными. Уильям Картрайт вовсе не был морщинистым сухарем, хотя и обладал раздражающей привычкой вставать в позу и поучать. Люди неосмотрительные могли бы сказать, что он недурен собой: широкоплечий, худощавый, с правильными чертами лица и коротко стриженными каштановыми волосами. Люди неосмотрительные, которые не заглядывали в его греховную душу, могли бы даже назвать выражение его лица добродушным. Моника, которая, несмотря ни на что, была человеком справедливым, сразу отдала должное внешности нового знакомого. Однако
Уильям Картрайт оказался бородатым!
Здесь снова требуется внести ясность. Борода Уильяма Картрайта не напоминала по форме лопату; он не носил и козлиную бородку, которая обычно внушает сильное отвращение. Наоборот, любой мужчина счел бы ее удачной попыткой справиться с буйной растительностью на лице.
Такие щегольские, аккуратно подстриженные бородки носят морские офицеры.
Однако почти все женщины относятся к бороде по-другому. Монике, которая на время лишилась способности распознавать цвета, показалось, что борода у Уильяма Картрайта ярко-рыжая.
— Я уже не говорю об огромном количестве грубых грамматических и синтаксических ошибок. — Отвратительный Картрайт выпятил вперед подбородок, украшенный преступной бородой. — Я молчу о тяжеловесном стиле, способном потопить линкор. Я молчу о самодовольном дураке герое, капитане Как-там-его; я молчу о порнографических наклонностях авторши, которая настрочила эту пакость…
— Ах! — Моника непроизвольно вздрогнула.
— Билл, — вмешался мистер Хаккетт, — напрасно ты так выражаешься при мисс Стэнтон. Где твои манеры?
— Я уже молчу о… Да что с тобой? Что ты мне машешь?
— Вот девушка, которая написала эту книжку!
— А? Кто?
— Да вот же она. Перед тобой.
Наступило ужасное молчание. Мистер Картрайт обернулся не сразу. Моника успела разглядеть со спины древнюю спортивную куртку и серые фланелевые брюки, которые, похоже, не гладили с прошлого Рождества. Плечи, обтянутые спортивной курткой, медленно поднимались, пока не оказались почти на одном уровне с ушами их обладателя.
— Господи помилуй! — с благоговейным ужасом прошептал Картрайт.
Вначале он рискнул посмотреть на Монику одним глазом, затем, наконец, обернулся и посмотрел ей в лицо.
— Послушайте… Простите меня! — выпалил он.
— Простить? Ну что вы! — Монике, бледной от злости, все же удавалось сдерживаться и говорить беззаботно и легко. — Пожалуйста, не извиняйтесь. Все нормально. Я нисколько не возражаю.
— Не возражаете?!
— Конечно нет! — Моника издала короткий смешок. — Так приятно выслушать непредвзятое мнение о своем творчестве!
— Послушайте… мне правда очень жаль! Надеюсь, у вас не сложится неправильного впечатления от того, что я наговорил?
— Совсем нет! — Моника добродушно рассмеялась. — «Одним словом, Том, то, что мне дали, — непотребство!» Не слишком много вариантов для неправильного истолкования, как, по-вашему?
— Говорю вам, мне очень жаль! Откуда мне было знать, что вы — автор? Я и понятия не имел! Если бы я знал…
Моника лукаво улыбнулась:
— Если бы вы знали, вы бы так не сказали?
— Нет, ей-богу, нет!
— Вот как! Неужели? — обрадовалась Моника. — Знаете, мистер Картрайт, я всегда представляла вас лицемером и ханжой. Приятно сознавать, что вы такой и есть.
Картрайт отступил на шаг назад. Его борода (рыжая борода!) виновато обвисла. Легкомысленный наблюдатель, неспособный, подобно Монике, разглядеть его глубинной подлости, решил бы, что писатель искренне раскаивается.
Выпрямившись, он сделал вторую попытку.
— Мадам, — в голосе его вновь появились бархатистость и любезные интонации, — на тот случай, если вы не удосужились заметить, я все время пытаюсь извиниться. Я повел себя бестактно. Я проявил себя невоспитанным грубияном. И я во что бы то ни стало намерен вымолить у вас прощение, даже ценой собственной жизни!
— Не сомневаюсь, мистер Картрайт, что извинение для вас — самая мучительная форма самоубийства.
— Ну-ка, перестаньте ссориться, — строго приказал мистер Хаккетт, вставая и разглаживая пиджак. — Извините, по мне придется вас покинуть. Пора бежать. Рад, что вы познакомились. Я хочу, чтобы вы сработались.
Картрайт застыл на месте. Потом он очень медленно развернулся к продюсеру.
— Ты хочешь, чтобы мы… что?!
— Да. Кстати, мисс Стэнтон будет писать сценарий по твоему детективу. Разве я тебе не говорил?
— Нет, — сдавленным голосом ответил Картрайт. — Нет, ты мне ничего не говорил.
— Ну вот, теперь ты все знаешь. Да, кстати! Я хочу, чтобы ты стал для мисс Стэнтон… — продюсер улыбнулся, — своего рода руководителем, советчиком и наставником. У нее нет никакого опыта в написании сценариев.
— У нее, — шепотом повторил Картрайт, — нет никакого опыта в написании сценариев?!
— Вот именно. Поэтому я хочу, чтобы ты ее поучил. Помоги ей, растолкуй, что есть что. Вы оба нужны мне здесь, в старом здании; будете трудиться под моим присмотром. Ее я поселю в старом кабинете Леса Уотсона, рядом с твоим. Мы там приберемся, поставим новую пишущую машинку, и он будет как новенький. Ты ее натаскаешь, научишь ее азам… ну, ты меня понимаешь! — а сам будешь работать над сценарием «Желания».
Картрайт забегал по комнате.
— Раз, два, три, четыре, — считал он вслух, полузакрыв глаза. — Пять, шесть, семь, восемь… Нет, ты никуда не уйдешь!
Рванувшись вперед, он перегородил путь мистеру Хаккетту, который направился было к выходу. Картрайт запер дверь на ключ и закрыл ее своим телом.
— Я пришел, чтобы прояснить ситуацию до конца, — заявил он. — И пока мы во всем не разберемся, ты отсюда не выйдешь.
Мистер Хаккетт изумленно воззрился на него:
— Да какая муха тебя укусила? Ты что, спятил? Открой дверь!