А «Скорая» уже едет (сборник)
Шрифт:
Въезжаем во двор подстанции. Под козырьком стоят три машины – реанимация, «психи» и машина пятой бригады.
– Маловато, – морщусь я. – Сейчас опять сорвут куда-нибудь.
– Пока не пообедаем – хрен я куда поеду, – клятвенно обещает Офелия. – Я карточки пока сдам, а ты чеши в комнату, ставь кипяток.
Заходим в приемное. Я направляюсь в заправочную, засунуть сумку в бригадную ячейку. Хорошо, что там никого нет. Захожу, стараясь держаться спиной к окошку. Не помогает.
– Антошка, что с тобой? – ужасается Машенька, сменившая Яночку, из-за решетки. – Ты чего весь в крови?
– А? – оглядываю свою форму. – А, ч-черт!!
Вся
– Это кто так тебя?
– Да никто меня. Больного везли, а пока перекладывали в «тройке», испачкался…
– Бреши больше! Вон, как нос распух! Иди сюда, хоть перекисью рубашку замочи, а то потом не отстираешь.
Послушно плескаю перекись на кровавую корку, украшающую нагрудный карман и окрестности, остервенело тру пенящуюся жидкость салфеткой.
– На вызове, что ли?
– ФЕЛЬДШЕР ВЕРТИНСКИЙ, ЗАЙДИТЕ К СТАРШЕМУ ВРАЧУ! – прокатывается по коридору.
– Спасибо за перекись, Машунь, – бросаю грязную салфетку в бак. Что ж, прекрасный повод отвертеться от объяснений. Хотя, сдается мне, позвали меня именно за ними.
В кабинете старшего врача, помимо нее самой, на стуле нахохлилась угрюмая Офелия, раздраженно постукивающая ручкой по исписанному листу бумаги, а на диване расположилась «пятерка» – Дарья Сергеевна и утренняя девочка Алина, шмыгающая носом и потирающая опухшие от слез глаза. Обе, положив на колени по тому «Справочника лекарственных средств», пишут объяснительные.
– А вот еще одни, – мрачно констатирует Надежда Александровна, протирая очки. – Герои дня. Дашке хоть халат порвали… А ты как, Вертинский?
– Жить буду.
– Будешь, будешь, куда ты денешься. Садись, где место есть, пиши.
– Что писать-то?
– Как все было, пиши. В деталях.
– Может, дашь хоть пообедать мальчику, а? – зло доносится из угла. – Ему нос расквасили так, что вообще с линии снять надо, а ты со своими писульками…
– Офелия, прикрой рот, а? – тут же взъярилась Надежда Александровна. – Ты меня уже с утра задолбала! Написала – топай в комнату, обедай! А у меня своя работа!
Диспетчера, находящиеся в смежной с кабинетом комнате, тут же навостряют уши.
– Работа у нее, япона мать! – ядовито цедит Михайловна. – Тебе, кроме твоих бумажек, на хрен никто не нужен! Хоть сдохни, а бумажку дай! Все правильно, так и надо!
– Слушай, ты!..
Под стихийно возникшую шумную перепалку я падаю на диван радом с Алиной, стараюсь собрать мысли в кулак, вспоминая гадостный инцидент в приемном «тройки». На ум, однако, лезут одни ругательства. А их в официальный документ не поместишь.
– Ты как? – шепчу девочке.
– Нормально, – едва слышно отвечает она. – Чуть не побили нас.
– Милиция когда приехала?
– Она вообще не приехала. К нам «психи» приехали, нас отправили сюда, а сами там остались, с трупом.
– Молодцы…
Громко бабахает дверь, заставив зазвенеть стекла в окнах. Офелию надолго не хватило. Надежда громко и шумно дышит, достает из кармана халата флакончик с сальбутамолом. У нее астма, ей нельзя так кричать…
Некоторое время в кабинете царит относительная тишина, прерываемая звонками линий «03» и голосами диспетчеров. Мы старательно пишем, каждый свое. Наконец, Дарья Сергеевна с Алиной дружно встают, щелкая ручками, оставляют на столе у старшего врача объяснительные и выходят. Ловлю на себе робкий взгляд Алины перед тем, как она закрывает дверь. Почему-то на душе сразу теплеет, и даже ушибленный нос начинает саднить не так сильно.
Я торопливо дописываю предложение и протягиваю выстраданное Надежде. Та, не читая, раздраженно швыряет лист куда-то в бумаги.
– Работать сможешь? – спрашивает она, не глядя на меня. – Или снять тебя с линии?
– Не надо меня снимать. Переживу.
– Иди тогда… обедай.
Когда я вошел в комнату, чайник уже выбрасывал струю пара, колыхая им веточки свисающего со шкафа чего-то вечнозелено-плетущегося, заботливо взращиваемого Офелией, и обильно увлажняя приклеенный неизвестно кем и зачем плакат «Классификация катетер-ассоциированных инфекций». Офелия бряцала на столе посудой, в чем ей помогала упомянутая Дарья Сергеевна, кромсающая городскую булочку. Надо же, Михайловна гостей позвала! Небывалое дело. За спиной Офелии вижу Алину, рассыпающую кофе и сахар в четыре рядком поставленные чашки. А вот это уже приятный сюрприз.
– … заходим во двор – а там псина здоровая, – продолжает разговор Дарья, ловко орудуя ножом. – Алинка калитку открывает, а эта тварь кидается! Как я успела ее обратно затащить – сама не знаю. Ору им «Уберите собаку!» через забор, а они, как мешком стукнутые, все одно талдычат: «Она не кусается». Кой хрен там не кусается, когда у нее слюна с клыков капает!
– Что за собака? – интересуюсь я, усаживаясь на свою кушетку.
– А-а, Антон пришел! Иди, все готово уже, – улыбается Дарья. – Алиночка салатик вот принесла из дому, сама делала. Она у меня вообще умница такая. Вы знакомы?
Девочка густо краснеет и начинает разглядывать затертый многочисленными швабрами линолеум на полу.
– Да знакомы, знакомы, – пододвигаю Алине стул. – У тебя от тети Даши еще ушки не опухли?
– Нет, – еще сильнее смущаясь, шепчет девочка.
– Скажешь тоже, опухли! – смеется Дарья Сергеевна. – Кто бы говорил, балаболка ты моя! Когда вместе работали, кто мне всю ночь про психов своих сказки рассказывал?
– Ладно, хватит языками трепать, – прикрикивает Офелия, разливая кипяток по стаканам. – Ешьте, пейте, пока не дернули опять куда-нибудь.
Дружно садимся. Я накладываю салат в тарелку и ставлю ее перед стесняющейся Алиной.
– Держи. И попробуй не оставить ее чистой.
Тетушки смеются.
– Кавалер, смотри-ка! Алинка, ты с ним повнимательнее! Поматросит и бросит!
– Ой, кто бы говорил! Сами, я так понял, из монастыря сюда перевелись?
Обед у нас проходит быстро, долго рассиживаться нам диспетчера не позволят. То, что мы сейчас на станции, отнюдь не говорит о том, что вызовов нет. Они всегда есть. Но есть и определенная категория вызовов, которые могут подождать. Конечно, сами вызывающие с нами бы никогда не согласились по этому вопросу. Но со временем работы на бригаде чувство вины, что мы сидим, а кто-то нас ждет, здорово притупляется. Обстоятельства тому способствуют. И двухчасовой давности инцидент в «тройке» – тому пример. Фактически, в качестве благодарности за то, что мы живым, быстро, правильно и бесплатно довезли травмированного мужика в больницу, я схлопотал по носу. Это не способствует нарастанию энтузиазма. А поскольку подобные варианты людской благодарности на нас сыплются каждую смену, в той или иной степени выраженности, энтузиазм гибнет окончательно, буквально после месяца работы. Ждут? Ну и пускай ждут, их много, и всех все равно не вылечишь.