А ты боялась
Шрифт:
– С Новым годом, – проронила она с выдержкой английского дворецкого, еще раздумывая, заглядывать или нет. – Тут такое дело, я видела к тебе… Я одного человека приняла не за того. Он к тебе… Короче, извини, пожалуйста, может завтра поговорим?
Она косо оглядела меня, оценивая мой недвусмысленный вид, и все же заглянула, после чего изумленно вытаращилась. Я так и осталась стоять с опущенной челюстью и на автомате взяла вещи.
– Ты в своем уме? – перешла на шепот Катька по старой дружбе, глаза ее стали еще круглее и больше. –
Сказав это и без труда разгадав мой идиотский план мести, она не выдержала и захохотала, начав хрюкать в ладони на весь гуляющий подъезд.
– Да, подруга, похоже, мы с тоб…ой одного поля ягоды, – ехидно сообщила она мне, и так туго соображающей и потрясенной, чувствующей себя полной дурой.
Катька не удержалась и снова заглянула.
– Хороший стояк, доктор. Одна приняла за мальчика по вызову и вторая туда же.
– Только вот я не изменяю никому и не уводила у тебя мужа, – произнесла я медленно, чувствуя дикую обиду.
Захлопнула дверь у самого ее носа, а затем посмотрела на Алексея, жутко краснея. Хотя я пылала настолько, что, казалось, краснеть больше некуда.
Тот улыбался во весь рот, очевидно надеясь, что хотя бы теперь я его освобожу.
Мне стало так стыдно, что фразой «У нас возникло маленькое недопонимание» было не отделаться. Стащив рожки и устало посмотрев на несостоявшегося бдсмщика, положила ворох шмоток ему на колени, сходила на кухню и ножницами перерезала все веревки. Затем отошла в сторону, ощущая, как реальность ледяным панцирем сковала полуголое тело, горящее, словно в аду.
Он встал, разминаясь, скинул на пол пиджак, натянул штаны.
С каким-то совершенно апатичным видом я разглядывала белый халат, лежащий поверх башмаков, как Алексей натягивает белую футболку и приближается.
Я неожиданно обнаружила себя в углу коридора, дернувшись от его рук, прикасающихся к шее, почему-то решив, что он задушит меня, и выставив свои вперед, вяло отмахиваясь.
– Не надо!
И в этот самый момент в квартиру вошла мама, немея от моего вида и, наконец, смущая невозмутимого до сих пор «гостя».
– Чем вы тут занимаетесь?! Аня, что здесь происходит?!
Но прикоснувшись ко лбу, она с ужасом отвела руку.
– Ты горишь.
Пальцы Алексея снова оказались на моем горле.
– Смотрим лимфоузлы, – сообщил он ей, глядя мне в глаза с долей самоиронии и улыбаясь. – Пойдем, – произнес он, подталкивая в сторону комнаты.
– Мне нужна чистая ложка, стул и градусник, – сообщил он маме, превратившись в доктора, привыкшего, приходя в квартиру к людям, раздавать указания.
Я осталась стоять на месте и, видя мой ступор, он потянул меня в комнату, на ходу стаскивая нифига не греющие латексные перчатки и расстегивая бюстгальтер.
– Что ты делаешь? – прижимая лифчик к груди, затормозила я в комнате, ощущая, как его торс подпирает спину.
– Тебя нужно переодеть и осмотреть.
– Ты что, еще и лечить меня вздумал?! –
Алексей покачал головой и взял в руки толстовку.
– Да, Аня, голова у вас и правда совсем больная, – сообщил он, натянув мне ее на голову. – Ты о клятве Гиппократа слышала?
– Не больнее вашей, – огрызнулась я, почему-то снова вернувшись на вы, хочет играть в доктора? Да пожалуйста. Пока мама дома, я его не боюсь. – Отвернись, я надену трусики.
– По-моему я уже все видел.
– Мало я тебя Мурзиком.
Он усмехнулся, вздохнув, и пошел вымыть руки, позвонил и вернулся со стетоскопом в руках, пока я возилась с трусиками и трико, стаскивая прилипшие ботфорты.
– Все, – сообщила я, обессиленно рухнув на кровать, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Где в квартире самый яркий свет?– спросил он маму, отыскавшую, наконец, градусник. – В ванной?
– Что у нее? – спросила мама, пока он пристраивался на стул, на котором, собственно, столько успел посидеть.
– Гнойная ангина, которую никто не лечит, – сообщил он, поднимая пальцами мне толстовку со спины и грея в ладонях стетоскоп. Действовал он обыденно, профессионально, без тени сексуального намека. Да и какие намеки, когда я прямо тут готова взять и умереть, то ли от стыда, то ли от ангины. Затем он повторил процедуру с моей грудью, и вид у него был абсолютно строгим. Посмотрел горло. Надев на шею свою слушалку, посмотрел на часы. Без четверти двенадцать.
– Вряд ли сейчас аптеки открыты, – произнес он, задумчиво, пока мама открывала дверь потерявшей его бригаде.
– Тебе так нравится издеваться надо мной? – спросила я, не сдержавшись.
– Вообще-то, да, – ответил он, но не договорил.
В комнату вошла девушка, высокая, миловидная блондинка, с виду приличная медсестра. Только совсем не добро смотрящая по сторонам.
– Василис, литическую смесь. У нас есть йодинол?
Та кивнула, и во мне недовольно шевельнулась собственница. Оказывается приятно, когда человек привязан к стулу и принадлежит только тебе. И после болезненного укола, который угадайте, кто мне любовно воткнул в ягодицу, он взял одноразовый деревянный шпатель и бинт, делая большую ватную палочку.
– Я счищу часть гноя, дайте неглубокую тарелку для йодинола.
Вот к этому я была совсем не готова. Одно дело укол, и совсем другое, когда кто-то тебе лопатой будет в глотку лезть.
– Нет, не нужно, – запротестовала я.
– Надо, Аня, – сообщила мама, глядя на «доброго» доктора, который передал медсестре шпатель, чтобы та смазала вонючей синей гадостью.
– Ой, у меня же шампанское с собой есть! – вспомнила мама, бросив меня на растерзание врагам.
Наши глаза встретились, и теперь в его голубых глазах плескался океан превосходства. Ведь отыгрывается гад. Как это еще называется?