А в остальном, прекрасная маркиза… (сборник)
Шрифт:
Но мысли закрутить роман, изменить мужу у меня никогда не было. Начальник Игорь не урод, вполне импозантен. Кроме того, умный, талантливый, активный, а эти качества украсят и косорылого мужика. Я согласна восхищаться им на расстоянии.
Изменить мужу и подложить атомную бомбу под свою семью – для меня равнозначно. Уверена: разнесет на молекулы и меня, и мужа, и дочь, следа не останется. Иван не простит, да и я сама себе не прощу – аксиома. Иван может не знать, но при этом вторая часть аксиомы сохраняется. Я погибну от ужаса совершенной подлости. Никакие возможные, обещаемые Игорем «кайфы» не могут спасти меня от этого ужаса.
Нет, я неправильно говорю. Получается, что не изменяю мужу, потому что боюсь последствий. Не так! Мне другие мужчины требуются на дистанции, чтобы издали восхищались. А для объятий, постели, улета в другую действительность у меня может быть только один – муж Иван.
Уже тот факт, что я больше двух недель не могу приструнить начальника-насильника, бросает на меня, верную жену, тень. Мне противно и стыдно. Микроскопическая Надя, которой нравились пошлые заигрывания, растворилась, даже точки-следа не осталось. Я чувствую себя грязной. Не облитой дегтем с головы до ног, но изрядно выпачканной.
Начальник Игорь вызывает у меня ненависть и отвращение. Бессонными ночами ко мне приходят дикие идеи избавления от его приставаний. Например, поставить в известность его жену…
И что я ей скажу? Здравствуйте, я подчиненная вашего мужа, он меня лапает и предлагает переспать. Что она мне ответит? Пошлет подальше. Устроит мужу скандал, я вылечу с работы как пробка. Проще написать заявление об уходе, и – шито-крыто, замяли.
В свое время мама была вынуждена в семь месяцев отдать меня в ясли. Пришла вечером забирать, а нянечки жалуются:
– Ваша дочь кусает детей.
– Как, интересно, – спрашивает мама, – она умудряется кусать детей, если еще не ходит?
– Она кусает их, когда мимо проползают, – был ответ.
И сейчас в профессиональном плане я на ногах твердо не стою, ползаю, и мне ужасно хочется кое-кого покусать.
Не хочу терять эту работу! Вот в чем загвоздка. Пока еще желание не упустить должность сильнее, чем отвращение к собственной грязности. Сколь долго такое продлится? Возможен ли благополучный финал? Не знаю! Я ничего не знаю! Я лечу в пропасть и одновременно вырываюсь из капкана. Скорость падения нарастает, тело в кровь рвут металлические зубья…
Ой! Ой! Ой! Расписала себя! Просто святая в мученических муках! Завтра канонизируем.
В этот момент я ехала в метро, испуганно оглянулась: не произнесла ли вслух гневный мысленный упрек? Нет, все нормально. Народ не шарахнулся и не уставился на меня недоуменно.
Значит, канонизируем. Надю, которая до сих пор не схватила со стола тяжелый письменный прибор и не заехала по башке начальнику, распускающему руки. А как славно было бы! Прибегают коллеги, Игорь с проломленным черепом корчится на полу, растекается бордовая лужа крови. Я стою, бледная и гордая, как Жанна д’Арк. Говорю, вскинув голову:
– Он поплатился за свои надругательства надо мной!
Дальше? Чем кончила Жанна д’Арк? Костром. Вот и меня в тюрьму посадят, если начальник преставится или калекой станет. Хорошенькая перспектива! Да еще поди докажи, что он ко мне приставал. Ведь никто не видел и не догадывается.
Одна из коллег только заметила, что я стала одеваться строже и официальнее. Верно. Узкие брюки, обтягивающие юбки, подчеркивающие бюст блузки я сейчас воспринимаю как униформу падшей женщины, провоцирующей мужчин. Если так будет продолжаться, перейду на монашеское платье? И заодно растолстею благодаря ночным трапезам.
Производственное совещание в начале рабочего дня. Игорь хоть и подлец, но руководитель и организатор от бога. Соображает четко, говорит по делу, не расплывается, не растекается, в нужном месте подпустит юмору, критикует обоснованно, при этом показывая пути исправления ошибок. Сотрудники его обожают. Как собачки: за доброе слово, кусочек колбаски (читай – премию) готовы служить истово, бежать на длинные дистанции, высунув язык, кружиться на задних лапках…
Про собачек я, конечно, от внутренней злости, из-за собственных проблем подумала. Что может быть лучше хорошей производственной команды? Ведь на работе полжизни проводим.
– И в конце самое приятное, – сказал Игорь и выдержал выразительную паузу: – Светит, очень светит, просто греет большой заказ. Яхтклуб под Питером. Двадцать тысяч квадратов! Да, други! Двадцать тысяч хорошеньких квадратненьких метриков.
Раздался общий дружный вздох восхищения. Кто-то даже в ладоши похлопал.
– На место выезжаем я и Надя.
Посмотрел на меня. Хитро, многообещающе, неприкрыто похотливо. Кроме меня, никто в его взгляде криминала не прочитал, все были возбуждены открывающимися перспективами.
– Не могу в командировку, – промямлила я. – Дочь болеет (Господи, прости мне эту ложь! Не дай накаркать!). Сейчас бабушка днем сидит, а по ночам… я не могу оставить ребенка.
– Давно болеет? – уточнил Игорь. – Выздоравливает?
– В общем… выздоравливает.
– Значит, за три дня поправится. Вылетаем в четверг. Совещание окончено, за работу, коллеги! Вас ждут великие дела.
У меня есть три дня. Если за это время не придумаю, как выпутаться из ситуации, надо увольняться. Абсолютно ясно, что он решил в командировке довести свои притязания до логического конца, до постели.
Я чувствовала себя кроликом, которому удав сказал: «А в четверг я тебя съем!» Какие способы защиты есть у кролика, сидящего в клетке? Удрать из нее? Всегда успею. А сейчас надо думать.
До вечера я ничего не придумала. Благодарила судьбу: Игорь меня не вызывал, отъезжал по делам, вел переговоры с заказчиками, обсуждал проекты других дизайнеров. Постоянное ожидание – сейчас выдернет меня, позовет – действовало на нервы и мешало сосредоточиться.
После ужина, контролируя голос, чтобы он звучал максимально ровно и равнодушно, заговорила с мужем: