А жизнь была совсем хорошая (сборник)
Шрифт:
Все это продолжалось ровно четыре дня. Точнее, три с половиной. Потому что к вечеру четвертого у Марины уже заболело горло, стало ломить тело, и появились красные пятна на коже.
– Перекупалась? – предположил Андрей.
Она пожала плечами. Он сходил в магазин и принес банку жирной густой простокваши. Густо намазывал ее всю, морщил нос и острил.
– Ох! Сейчас вот горбушечку черненького об тебя! И с лучком!
Холодная простокваша обжигала, и она морщилась от озноба и кислого запаха.
А наутро все стало
– Ветрянкой в детстве болела?
Марина растерянно пожала плечами:
– Вроде нет. Не помню. Надо позвонить маме.
– Не звони, – вздохнула врачиха и похлопала ее по руке. – И так все ясно. Ветрянка, девочка. Не повезло тебе.
Она все разъяснила и строго-настрого приказала лежать – все думают, болезнь это легкая, игривая. Ан нет – серьезная, хотя и быстро проходит. Но все бывает. Особенно в зрелом возрасте.
– Ну, про зрелый возраст вы, извините, загнули, – улыбнулся Андрей.
– Для детских инфекций – зрелый, – упрямо повторила врачиха. – А вы, кстати, успели переболеть? – Она строго посмотрела на шутника.
– Успел, – вздохнул тот, – я все успел, видите ли.
– Ну, это вам так кажется. – Врачиха встала с табуретки и попыталась утешить больную: – Не плачь, девочка. Все еще будет в твоей жизни – и реки, и моря.
– И океаны, – кивнул Андрей.
Врачиха строго посмотрела на остряка и покачала головой.
– Дай-то бог. Если что – вызывайте!
Марина плакала. Как же она плакала! Как жалела себя, приговаривая, что она невезучая, нелепая, пр'oклятая просто. Вот чтобы так не повезло! Нет, ну ведь это надо. Не просто сопли, кашель или даже сломанная рука. Дурацкая детская ветрянка! Лицо и тело в прыщах, которые к тому же еще немилосердно чешутся – просто руки надо связывать! И надо их мазать мерзкой «бриллиантовой зеленью», зеленкой, проще говоря. Андрей все хихикал по поводу бриллиантовой зелени:
– Бриллиантово-зеленая ты моя!
Очень смешно! И эта пятнистая физиономия – вместо гладкого, шоколадного загара. Ровной персиковой кожи. Выгоревших, с льняным оттенком, волос. Нового купальника, специально для поездки сшитого разноцветного сарафана на тонких лямочках, открывающего смуглые плечи и упругую грудь!
Помятая, мокрая от пота и слез простыня в зеленых разводах. Душная комната, крики жильцов и хозяев, запах баллонного газа и подгоревшего масла с кухни.
И время! Тянущееся сейчас, без моря и ресторанов, вечернего променада по набережной, неистощимых бесконечных ночных ласк, так издевательски медленно, так неспешно и томительно… За что это ей? За ее грех? За то, что без памяти влюбилась? Совсем потеряла свою бедную голову? Связалась с «не своим» мужчиной?
Но его-то грех, если разобраться, куда больше. Он, и только он, «виновник» всей этой истории. Это он соблазнил «невинное дитя» –
Вот и съездили, отдохнули. Оторвали счастья, нечего сказать. Украли… У судьбы.
Нет! Это у них все украли. Вот как получается.
А Андрей все шутил. Все ему шуточки. Марина стала раздражаться. А кто бы не стал?
Он аккуратно макал спичку с ваткой в пузырек с зеленкой и мазал гнойнички.
– На спину! – командовал он. – Я написал на твоей попе «любимая». Не возражаешь? – продолжал он веселиться.
Она злилась и снова начинала плакать.
– Издеваешься! – кричала она. – Конечно, тебе смешно. И вообще, все это страшно весело!
Он удивлялся:
– Ну, не вешаться же по такому поводу. Или тебе бы больше понравилось, чтобы я лег у твоей кровати на пол и рыдал вместе с тобой?
Кстати, спал он теперь на старой, невыносимо скрипучей раскладушке, выданной сердобольной хозяйкой.
Нет. Ей не хотелось, чтобы он лег рядом и рыдал. Разумеется, нет. Но и повода для веселья она как-то не находила. И поэтому обижалась.
А он все никак не успокаивался.
– Нет, ты только представь! – веселился он. – Приезжаю в Москву и рассказываю Толику – вырвался с любимой на две недели на море, а ее свалила – что бы ты думал? Страшная болезнь – ветрянка называется. И лежит моя любимая – нервная, дерганая, злющая, в зеленых пятнах и проклинает меня. И ненавидит все на свете. Класс, правда? Оторвался, нечего сказать!
Марина отворачивалась к стенке и опять злилась и плакала. А однажды не выдержала и бросила сквозь зубы:
– Дурак или прикидываешься?
Он пожал плечами.
– А раньше тебе это нравилось.
Потом ему пришла в голову мысль:
– А ведь это моя бывшая колдует. Как пить дать! Не хочет нашего с тобой счастья. Увы, не хочет.
Хотелось выкрикнуть: «А вот жена твоя меня совсем не волнует!» Или еще покруче: «Да катись ты к ней, к своей бывшей! Она у тебя ангел просто! Святая женщина!» Сдержалась. А ведь придраться было не к чему – ну, кроме его дурацких шуток. Прыгал вокруг нее, то чай, то компот. Приносил из шашлычной теплый шашлык, завернутый в тонкую лепешку подмокшего лаваша. Стирал белье – ее личное и постельное, зелено-пятнистое. Чистил груши, вырезал арбузную мякоть. Успокаивал, шутил, гладил по голове:
– Ты ребенок. И болезнь у тебя ребеночья. Словно дочка моя маленькая!
Хозяйка качала головой.
– Заботливый он у тебя. Аж завидки берут! Мой мне стакан воды за всю жизнь не поднес, – и она бросала горькое: – Тьфу! Сволочь проклятая! Всю жизнь только нервы мотал. А твой…
Марина не отвечала. «Мой» – это сильно преувеличено», – думалось ей.
Много о чем она тогда думала. Особенно когда Андрей убегал на пляж – коротенько, правда, на часик: «Купнуться два раза и – к тебе, моя радость! Позволишь?»