А жизнь идет...
Шрифт:
— А что товарищ твой дома?
— Как будто бы дома, насколько я знаю.
— В таком случае приходи с ним завтра, чтобы переправить в лодке наших гостей на птичьи скалы.
Длинный ряд вопросов о том, к кому придут гости, сколько их будет, кто приглашён, кому принадлежат птичьи скалы, хотя были только одни скалы, и всем было известно, что они — консула.
Август пояснил:
— От тридцати до сорока человек, среди них лорд из Англии. Вы придёте?
— Понадобится большая лодка.
— Да, самая большая из рыбацких лодок. Значит, я
— Раз уж мы обещаем, — как же может быть иначе?
— Итак, значит, вы придёте рано утром и вымоете хорошенько самую большую лодку. Мы предполагаем выехать в четыре часа. Понял?
Беньямин, улыбаясь и ничуть не удивлённый:
— Так чего же тут не понять?
— Возьмёте с собой еду, а на птичьих скалах вы получите еду от нас.
— Да, да, да, много всего случилось. Корнелия в сырой земле, и всё такое...
— Да, — с отсутствующим видом отвечал Август.
— Вы не проводили её на кладбище.
— Я? Нет.
— Я дал ей подарок с собой в могилу — сердечко, чтобы надеть на шею. Мне было всё равно, и для неё мне было не жалко.
Под конец Август, весь поглощённый делами мира сего, сказал:
— Смотри, не забудь придти за овцами в Михайлов день. Вечером прибежал Иёрн Матильдесен с жалобой, что кто-то стреляет в горах и пугает овец.
Август успокаивал его:
— Останется потерпеть только до Михайлова дня, до субботы, когда люди придут и разберут своих овец.
— Да, но с ними никак не справишься. И есть им больше нечего: утром сегодня выпал снег. А если к тому же стреляют и пугают их, — они разбегаются; сегодня так и припустили прямо через гору, в сторону Швеции.
— Тут уж ничего не поделаешь!
Но Август всё же обещался придти на другой день и расследовать, в чём дело.
— Кто же это стреляет? — злобно спросил Иёрн.
— Знатный лорд из Англии.
— А не может ли он подождать стрелять эти дни?
— Мы с тобой могли бы подождать, — сказал Август. — Но ты, вероятно, не знаешь, что представляют собой такие господа. Они самые важные после короля Англии, который, в свою очередь, самый важный после папы. А выше уже бог.
— А что, если бы вы поговорили с ним и попросили его?
Август не захотел продолжать разговор.
В четверг утром он опять отвёз лорда к хижине. Но утро было плохое: низкое небо, мелкий дождик, — «утро дрянь», сказал лорд. Гендрик и собака сидели сзади и были не в духе, не потому, что шёл мелкий дождь, а потому, что их господи лорд был не в настроении. Это заражало. Лорд не хотел охотиться сегодня, а только поймать тех двух куропаток, которые улетели вчера к западу, и затем сразу вернуться домой. Ему нужно было также «ответить на проклятое писание», а потом он собирался на птичьи скалы.
Август приехал обратно в усадьбу. Консул спросил его, удалось ли ему наладить прогулку.
— Да, всё в порядке.
— Пожалуй, погода будет плохая?
— Нет, для осени отличная погода.
— Это хорошо, На-все-руки! — улыбаясь, сказал консул. — Садитесь, если вам надо в город.
Август поехал до сегельфосской лавки, сделал кое-какие закупки, — взял табаку, кофе и угощенья своим пастухам; навестил парней, которые чистили и приводили в порядок рыбацкую лодку, и отправился в горы. Он стал подниматься сразу за церковью и тем сократил себе путь.
Иёрн и Вальборг, как дети, обрадовались подаркам и поблагодарили его, пожав ему руку. Они были довольны, что за весь день слыхали всего два-три выстрела, и то вдали. Но овцы становились все беспокойнее и беспокойнее, потому что им не хватало корма.
Август придумал выход: нужно оставить гору и пасти овец возле горного озера. Там были обширные луга и великолепное пастбище. Однажды Август сам убедился в этом. Весь вопрос в том, как такое количество овец переправить на новое пастбище.
— Это ничего не стоит! — воскликнула Вальборг и принялась звать животных.
Они тотчас побежали к ней, целым потоком устремились на неё и чуть было не опрокинули; она пошла, и они последовали за ней, задние поскакали вприпрыжку. Вальборг успела только крикнуть, чтобы Иёрн прихватил еду. Так она повела тысячу овец.
Вопрос решён...
Странная погода, словно перед землетрясением. Август сел. Хорошо было отдохнуть.
В сущности, Август не имел ничего общего с этими горами. Он оглядывался кругом и повсюду видел чуждый ему мир бесчисленных вершин и расселин, обилие серых скал. Что ему до них? Он был деятельный человек, всегда в действии. Ни одного куста, ни одной соломинки. Здесь даже звуков не было, — молчание, пустое молчание. Удивительно странно, какая-то несуразность.
На море всегда что-нибудь двигалось, и от этого возникали звуки, словно водяной хор. Здесь же молчание, пустота, ничто. Но над этим не стоило ломать голову
Да он особенно и не задумывался над этим, просто это промелькнуло в его голове, но так как он отнюдь не был лишён фантазии, — то ему все-таки было не по себе. Если эта тишина имела какой-нибудь смысл, то следующий: «Я пустота!»
Август много работал, ходил; потом было вовсе не легко подняться сюда в гору: он старый человек и может устать. Вероятно, он даже дремлет...
Проносится ветерок, что-то шевелится вокруг него. Он смотрит вверх, а потом закрывает глаза, шевелит губами, словно ждёт что-то. Может быть, его мысли теперь на море, на его подлинной родине. Он на собачьей вахте возле руля; море спокойно, дует пассат, луна и звёзды — видно, бог дома, раз он зажёг все небесные светила. Собачья вахта? Вовсе нет! Можно даже сказать — ангельская вахта! Уже одно то, что месяц прибывает и становится всё больше с каждой ночью, радует человека у руля. Он напевает, он в ладу сам с собой, он знает, куда плывёт и где сойти на берег в красной жилетке. Нет ничего удивительного в том, что человеку не хочется умирать, потому что такое великолепие, как на этом свете, невозможно выдумать ещё раз, например на небе.