А.А.А.Е.(Роман приключений. Том II)
Шрифт:
При первой встрече читатель застает афганистанского полпреда «товарища Арахана» (?!) в неприятном положении. Через два часа полпред Арахан должен выехать из Москвы «по месту своей службы», а пока что «мечется по комнате».
Но только на «месте службы» авторы развертывают свое знание полпредской жизни.
«У полпреда много неприятных и скучных обязанностей. Но из них самая неприятная — это обязанность принимать важных и нужных людей», «ни на одну минуту не надо забывать об обязанностях хозяина и старательно угощать гостей, нарочно с пустыми
Арахан «встречал гостей в дверях парадного зала… отвешивал глубокие поклоны восточным гостям, крепко жал руки европейцам» и, радея, очевидно, о советских хлебах, «с тоской подсчитывал, сколько еще приглашенных должно пройти мимо него» (63–64).
Больше о работе полпредов ни слова.
Так рисовать занятия советского полпредства не позволит себе даже бульварная печать. Неумная попытка авторов оставляет самое неприятное впечатление. Пользу она может принести только белой агитации.
Известно, с какой жадностью хватается наша молодежь за всякую книгу, ведущую речь о героической работе зарубежных коммунистических организаций. Конечно, наши авторы спекульнули и на этом выигрышном моменте.
Здесь их постоянная развязанность переходит все границы. Они приложили руку к коммунистической рабочей газете Америки:
Каждый (ей-Богу!) репортер имеет автомобиль. Редакция имеет собственный большой семиэтажный дом. На крыше — два ангара со стальными самолетами и самолетами системы Райт, последние специально для репортеров. Двери редакции оборудованы по последнему слову большевистской техники, — опутаны плотной сетью электрических проводов, которыми в случае налета полиции можно в любом месте произвести частичный взрыв и т. д.
Откуда выдуманы «стальные самолеты», электрифицированные двери, когда наших товарищей привлекают к суду за употребление на сцене бутафорского оружия? Кто дал авторам право, кроме гонорарной ведомости, на такое чудовищное извращение действительности?
Авторы знакомы не только с правами заграничных советских работников. С такой же легкостью они преподносят читателю незаменимые с точки зрения исторического материализма сведения по отдельным странам и национальностям. Сославшись на географию Иванова, авторы с завидной эрудицией пишут историю Индии:
«В древние времена она (Индия, сиречь) населялась дравидами, черной породой людей, потом пришли какие-то нахалы, назвались (?) индусами и парсами и выселили черную породу на острова.
Парсы кланялись по-мусульмански, индусы завели (?) Браму, Вишну и Сиву и вообще (?) считали (?) себя буддистами.
Любимым занятием у них было поклонение крокодилам, крокодильчикам, коровам и телятам. Крокодильчики их ели, у коров они пили молоко. Потом (?) болели всеми болезнями и купались в Ганге.
Образовали сотни каст: что ни профессия, то каста, — порицают авторы индусов, — на черную работу создали отверженных созданий, париев и радовались. Радовались до того момента, пока любопытные европейцы не пришли и не расчесали затылки пулями, огнем и вообще (?).
Так Индия оказалась во власти англичан» (стр. 194–195).
Каких-нибудь 15 строк— и все сказано! Находятся же после этого чудаки, посвящающие томы изучению захвата Индии англичанами.
Попутно роман обогащает читателя полезными сведениями о восточном гареме. «На Востоке как-то сразу из девочки-ребенка вырастает женщина… раскрывающаяся (?) для любви и страсти… Едва почувствует она первое набухание груди, едва ее одежды первый раз окрасятся каплями крови, алыми вестниками зрелости»… и т. д. и т. п.
Ну, довольно! Хорошего понемногу!
Даже наша в общем снисходительная и добродушная критика была возмущена. Старейший из толстых советских журналов отметил две-три грамматические ошибки и пришел к выводу, что роман, кроме того, пошл и бездарен.
Если бы только пошл и бездарен!..
«Бывают, — говорил в свое время Писарев, — бездарности тихие, скромные, почти приятные по своей безобидности; но бывают и другие бездарности: лютые, буйные, изъявляющие притязания на смелость мысли, пылкость чувств, на ширину умственного развития, на свежесть и едкость юмора и на разные другие хорошие вещи, которые навсегда остаются для них недоступными».
«АААЕ» принадлежит ко второму роду бездарностей.
В обращении ко «всем», напечатанном на специальном листке, А. Иркутов и В. Веревкин с присущей им скромностью заявляют:
«Все недостатки романа авторам известны.
Пишите и говорите о том, что в романе хорошо».
Извольте. Хорошо в романе одно и только одно, то, что он собрал в себе, как в фокусе, всю пошлость, всю безграмотность и безвкусие бульварной романтики. «АААЕ» — прейскурант бульварщины.
Подобные книги вызывают досадное, тяжелое недоумение.
Мы знаем, с каким трудом дается нам политическое, особенно интернациональное, просвещение рабочего подростка. И тут же сбоку врывается насквозь желтая книга и, захлебываясь, лжет о революции, превращая суровую борьбу рабочего класса в нелепый фарс.
В одном месте авторы призывают читателя выйти после трудового дня «на бульвар» и подставить голову «южному ветру». Авторы с воодушевлением описывают преимущества «южного ветра», идущего из Африки, несущего к нам таинственные звуки негритянских тамтамов, лай гиен и рычание тигров.
Разумеется, для завсегдатаев бульварной романтики, в голове которых свободно гуляет «южный ветер», звуки тамтамов и лай гиен являются своего рода литературной программой. Они не видят подлинной реальной романтики нашего советского быта.
А между тем, сколько героических, захватывающих страниц раскрывает перед нами ежедневно серый газетный лист! Какими жалкими, дешевыми трюками кажутся нам похождения опереточных коммунистов из «АААЕ» в сравнении с суровым мощным героизмом нашего времени!