А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.10
Шрифт:
Модест Матвеевич поворачивается к Корнееву.
— Я еще раз повторяю, Корнеев,— строго говорит он.— Немедленно верните диван.
Корнеев приходит в неописуемую ярость. Лицо его темнеет, и сейчас же заметно темнеет в комнате. Огромная туча наползает на солнце. Свирепый порыв ветра сотрясает дуб. Где-то звенят вылетевшие стекла. У стола подгибаются ножки, проседает только что восстановленная раскладушка. В тусклом зеркале вспыхивают и гаснут зловещие огни.
Выбегалло отшатывается, испуганно заслоняясь от Корнеева
И только Модест Матвеевич остается неколебим. Он с достоинством перекладывает папку под другую мышку и веско произносит:
— Неубедительно, Корнеев. Вы это прекратите.
И все прекращается. Корнеев в полном отчаянии машет рукой, в воздухе конденсируется диван и плавно опускается на свое прежнее место.
Модест Матвеевич неторопливо подходит к нему, ощупывает, заглядывает в книжку и проверяет инвентарный номер. Затем объявляет:
— В таком вот аксепте. И попрошу.
Затем он поворачивается ко всем спиной и громко провозглашает:
— Товарищ Горыныч!
— Иду, батюшка, иду! — доносится из прихожей испуганный голос.
Модест Матвеевич удаляется в прихожую, и тут Выбегалло приходит в себя и устремляется за ним с криком:
— Модест Матвеевич! Вы забываете, что у меня эксперимент международного звучания! Я без этого дивана как без рук! Модель идеального человека тоже без этого дивана будет как без рук!..
Дверь за ним захлопывается. Из щели выползает Хома Брут и снова начинает увеличиваться в размерах. Еще не достигнув нормального роста, он осведомляется:
— Политурки, значит, тоже нет? Или хотя бы антифриза...
— Бр-р-рысь, пр-р-ропойца! — рычит Корнеев, и объятый ужасом Хома Брут, снова уменьшившись, ныряет в щель под дверью.
Корнеев садится на диван и, наклонивши голову, вцепляется себе в волосы костистыми пальцами.
— Дубы! — говорит он с отчаянием.— Пни стоеросовые! К черту их всех! Сегодня же ночью опять уволоку!
— Ну, Витя,— укоризненно говорит Эдик.— Ну что ты, право... Будет ученый совет, выступит Федор Симеонович, выступит Хунта...
— Хунте самому диван нужен,— глухо возражает Корнеев, терзая себя за волосы.
— Ну, знаешь! С Кристобалем Хозевичем всегда можно договориться. Это тебе не Выбегалло...
При последних словах Корнеев вдруг вскакивает, щелкает пальцами, и перед ним возникает из ничего плешивый профессор Выбегалло, вернее, фигура, чрезвычайно на Выбегаллу похожая, но с большими белыми буквами поперек груди: «Выбегалло 92/К». Корнеев со сдавленным рычанием хватает фигуру за бороденку и яростно трясет в разные стороны. Фигура тупо ухмыляется.
— Витя, опомнись! — укоризненно говорит Эдик.
Корнеев с размаху бьет фигуру кулаком под ребра, отшибает кулак и, размахивая ушибленной рукой, принимается скакать по комнате.
— Тьфу на тебя! — орет он фигуре.
Фигура послушно исчезает, а Корнеев, дуя на кулак, отходит к окну и скорбно прислоняется к оконнице.
Эдик, глядя ему в спину, качает головой.
— Слушайте, Эдик,— тихонько говорит Саша.— В чем все-таки дело? Почему из-за паршивого дивана такой шум? Он же жесткий...
— Это не диван,— отвечает Эдик.— Это такой преобразователь. Он, например, может превращать реальные вещи в сказочные. Вот, например... Ну, что бы...— Эдик озирается, берет с вешалки драный треух, бросает на диван, а сам запускает руку в спинку и что-то там проворачивает со звуком заторможенной магнитофонной пленки.— Вот видите, была обыкновенная шапка. А теперь смотрите...
Он берет шапку и нахлобучивает себе на голову.
И сейчас же исчезает.
— Шапка-невидимка, понимаете? — раздается его голос.
Он снова появляется и вешает шапку на место.
— А ты на нем, балда, спать расположился,— подает от окна голос Корнеев.— Скажи еще спасибо, что я его из-под тебя уволок, а то проснулся бы ты, сердяга, каким-нибудь мальчиком-с-пальчик в сапогах... Возись потом с тобой.
— Да, это моя вина,— сказал Эдик.— Надо мне было вам все это растолковать как следует.
Корнеев, словно что-то вспомнив, вдруг возвращается к ним.
— Так ты, значит, у нас заведующим вычислительным центром будешь? — говорит он, оглядывая оценивающе Сашу с головы до ног.
— Да,— отвечает Саша небрежно.— Попытаюсь.
— Ты машину-то знаешь нашу, «Алдан-12»...
— Приходилось,— говорит Саша.
— Так какого же дьявола она у тебя не работает? — произносит Корнеев, агрессивно глядя на Сашу.— Что ты тут тары-бары растабарываешь, когда мне машина вот так нужна? Если они мне, зануды, дивана не дают, так, может, хоть модель математическую рассчитаю, и тогда плевал я на этот диван... Ну что ты стоишь? Что ты здесь стоишь?
— Подожди,— говорит Саша, несколько ошеломленный.— А чего тебе надо, какая модель?
Корнеев делает движение, как будто собирается бежать за чем-то, затем передумывает, выхватывает из воздуха стопку бумаги, авторучку, бросает все на стол и с ходу принимается писать, приговаривая:
— Смотри сюда. Линейное уравнение Киврина, понял? Граничные условия такие... Нет, здесь в квадрате, так?
Саша тоже сгибается над столом. Эдик глядит Корнееву через плечо.
— Оператор Гамильтона...— продолжает Корнеев.— Теперь все это трансгрессируем по произвольному объему. По произвольному, понял? Здесь тогда получается ноль, а здесь произвольная функция. Теперь берем тензор воспитания... Ну чего ты смотришь, как баран? Не понимаешь? Ну, как он у вас называется...