А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.2
Шрифт:
— Ай-яй-яй-яй! — сказал я, не сводя глаз с пластыря,— А ведь таких надо вешать за ноги.
— Мы их преследуем! — воскликнул румяный советник.— Мы их преследуем по закону. Мы, к сожалению, не можем преследовать артиков и першей, они, собственно, не нарушают никаких писаных законов, но коль скоро речь заходит о меценатах...
— Вы уже кончили, советник? — осведомился человек с пластырем. Меня он игнорировал.
Румяный спохватился.
— Да-да, нам пора идти. Вы нас извините,— сказал он, обращаясь ко мне,— у нас заседание в муниципалитете...
— Бармен! — металлическим голосом позвал человек с пластырем,— Вызовите такси, прошу вас.
— Вы давно в городе? — спросил румяный.
— Второй день,— ответил я.
— И вам... нравится?
— Красивый город.
— М-да,— промямлил румяный.
Мы помолчали. Человек с пластырем нахально вставил в глаз монокль и вытащил сигару.
— Болит? — спросил я сочувственно.
— Что именно? — надменно сказал он.
— Скула,— сказал я.— И еще должна болеть печень.
— У меня никогда ничего не болит,— ответил он, блеснув моноклем.
— Разве вы знакомы? — удивился румяный.
— Немножко,— сказал я.— Мы поспорили об искусстве.
Бармен крикнул, что такси прибыло. Человек с пластырем сейчас же встал.
— Пойдемте, советник,— сказал он.
Румяный растерянно улыбнулся мне и тоже встал. Они пошли к выходу. Я проводил их глазами и направился к стойке.
— Бренди? — спросил бармен.
— Именно,— сказал я. Меня трясло от злости.— Кто эти люди, с которыми я сейчас говорил?
— Плешивый — это советник муниципалитета, культурой занимается. А тот, что с моноклем,— это городской казначей.
— Казначей,— сказал я.— Сволочь он, а не казначей.
— Да ну? — сказал бармен с интересом.
— Вот вам и ну. Буба пришел?
— Нет еще. А казначей, он что?
— Сволочь он,— сказал я.— Ворюга.
Бармен подумал.
— Очень даже может быть,— сказал он.— Вообще-то он барон. Бывший, конечно. Повадки у него и верно сволочные. Жалко, я голосовать не ходил, а то бы против него голосовал... А что он вам сделал?
— Он вам сделал,— сказал я.— А я ему сделал. И еще кое-что сделаю. Вот такое положение.
Бармен, ничего не поняв, кивнул и сказал:
— Повторим?
— Давайте,— сказал я.
Он налил мне бренди и сообщил:
— А вот и Буба пришел.
Я оглянулся и чуть не выронил стакан. Я узнал Бубу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Он стоял у дверей и озирался с таким видом, будто пытался вспомнить, куда он пришел и для чего пришел. Он был очень не похож на себя, но я его все-таки узнал сразу, потому что мы четыре года просидели рядом в аудиториях Школы, и потом было еще несколько лет, когда мы встречались чуть ли не ежедневно.
— Слушайте,— сказал я бармену.— Его зовут Буба?
— Умгум,— сказал бармен.
— Что же это — кличка?
— Откуда мне знать? Буба и Буба. Его все так зовут.
— Пек! — крикнул я.
Все посмотрели на меня. И он тоже медленно повернул голову и поискал глазами, кто зовет. Но на меня он не обратил внимания. Словно вспомнив что-то, он вдруг судорожными движениями принялся отряхивать воду с плаща, а потом, шаркая каблуками, подковылял к стойке и с трудом взобрался на табурет рядом со мной.
— Как обычно, — сказал он бармену. Голос у него был глухой и сдавленный, словно его держали за горло.
— Вас тут дожидаются,— сказал бармен, ставя перед ним стакан спирта и глубокую тарелку, наполненную сахарным песком.
Он медленно повернул голову, посмотрел на меня и спросил:
— Ну? Чего надо?
Веки у него были воспалены и полуопущены, в уголках глаз скопилась слизь. И дышал он через рот, как будто страдал аденоидами.
— Пек Зенай,— тихо произнес я,— курсант Пек Зенай, вернитесь, пожалуйста, с Земли на небо.
Он все так же слепо смотрел на меня. Потом облизнул губы и сказал:
— Сокурсник, ЧТО ЛИ?
Мне стало жутко. Он отвернулся, взял стакан, выцедил спирт и, давясь от отвращения, стал есть сахарный песок большой столовой ложкой. Бармен налил ему второй стакан.
— Пек,— сказал я,— ты что же, дружище, не помнишь меня?
Он снова оглядел меня.
— Да нет... Наверное, видел где-то...
— Видел где-то! — сказал я с отчаянием. — Я — Иван Жилин, неужели ты меня совсем забыл?
Его рука со стаканом едва заметно дрогнула, и этим все кончилось.
— Нет, приятель,— сказал он.— Прошу извинить, конечно, но я вас не помню.
— И «Тахмасиб» не помнишь? И Айову Смита не помнишь?
— Изжога меня сегодня изводит,— сообщил он бармену.— Дайте-ка мне содовой, Кон.
Бармен, с любопытством нас слушавший, налил содовой.
— Дрянной сегодня день,— сказал Буба.— Два автомата отказали, представляете, Кон?
Бармен покачал головой и вздохнул.
— Директор лается,— продолжал Буба.— Вызвал меня на ковер и облаял. Уйду я оттуда. Послал я его к чертовой матери, он меня и уволил.
— А вы заявите в профсоюз,— посоветовал бармен.
— Да ну их,— сказал Буба. Он выпил содовую и вытер рот ладонью. На меня он не смотрел.
Я сидел как оплеванный. Я совершенно забыл, зачем мне нужен был Буба. Мне нужен был Буба, а не Пек... То есть Пек мне тоже был нужен, но не этот... Этот не был Пеком, он был каким-то незнакомым и неприятным мне Бубой, и я с ужасом смотрел, как он выцедил второй стакан спирта и снова принялся заталкивать в себя полные ложки сахара. Лицо его покрылось красными пятнами, он давился и слушал, как бармен азартно рассказывает ему про футбол... Мне захотелось крикнуть: Пек, что с тобой случилось, Пек, ты же ненавидел все это!.. Я положил руку ему на плечо и сказал умоляюще: