А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.3
Шрифт:
— Спасибо,— сказал Маляев, улыбаясь.— Не забыли… Спокойной плазмы.
Патрик тоже улыбался. Кивая, они попятились к толпе. Женя стояла под самым люком, и Горбовский помахал ей рукой. Потом он повернулся к Диксону.
— Жарко? — спросил он.
— Ужасно. Сейчас бы душ принять. А в душевых дети.
— Освободите душевые,— сказал Горбовский.
— Легко сказать.— Диксон тяжело вздохнул и, скривившись, оттянул тесный воротник мундира.— Борода лезет под воротник,— пробормотал он.— Колется невыносимо. Все тело зудит.
— Дядя,— сказал мальчик Алеша.— А у тебя борода настоящая?
— Можешь подергать,— сказал Перси со вздохом и нагнулся.
Мальчик подергал.
—
Горбовский взял его за плечо, но Алеша вывернулся.
— Не хочу с тобой,— сказал он.— Хочу с капитаном.
— Вот и хорошо,— сказал Горбовский.— Перси, отведите его к воспитателю.
Он шагнул к двери в коридор.
— Не упадите в обморок,— сказал Диксон вслед.
Горбовский откатил дверь. Да, такого в корабле еще не бывало. Визг, смех, свист, щебет, воркование, воинственные клики, стук, звон, топот, скрип металла о металл, мяукающие вопли младенцев… Неповторимые запахи молока, меда, лекарств, разгоряченных детских тел, мыла — несмотря на кондиционирование, несмотря на непрерывную работу аварийных вентиляторов… Горбовский пошел по коридору, выбирая место, куда ступить, опасливо заглядывая в распахнутые двери, где прыгали, плясали, баюкали кукол, целились из ружей, набрасывали лассо, толклись в невообразимой тесноте, сидели и ползали на откинутых койках, на столах, под столами, под койками четыре десятка мальчиков и девочек в возрасте от двух до шести лет. Из каюты в каюту бегали озабоченные воспитатели. В кают-компании, из которой была выброшена почти вся мебель, молодые матери кормили и пеленали новорожденных, и тут же были ясли — пятеро ползунков, переговариваясь на птичьем языке, бродили на четвереньках в отгороженном углу. Горбовский представил себе все это в состоянии невесомости, зажмурился и прошел в рубку.
Горбовский не узнал рубки. Здесь было пусто. Исчез громадный контроль-комбайн, занимавший треть помещения. Исчез пульт управления, исчезло кресло пилота-дублера. Исчез пульт обзорного экрана. Исчезло кресло перед вычислителем. А сам вычислитель, наполовину разобранный, блестел обнажившимися блок-схемами. Корабль перестал быть звездолетом. Он превратился в самоходную межпланетную баржу, сохранившую хороший ход, но годную только для перелетов по инерционным траекториям.
Горбовский сунул руки в карманы. Диксон сопел у него над ухом.
— Так-так,— сказал Горбовский.— А где Валькенштейн?
— Здесь.— Валькенштейн высунулся из недр вычислителя. Он был мрачен и очень решителен.
— Молодец, Марк,— сказал Горбовский.— И вы молодец, Перси. Спасибо!
— Вас уже три раза спрашивал Пишта,— сказал Марк и снова скрылся в вычислителе.— Он у грузового люка.
Горбовский пересек рубку и вышел в грузовой отсек. Ему стало жутко. Здесь в длинном и узком помещении, слабо освещенном двумя газосветными лампами, стояли, плотно прижавшись друг к другу, мальчики и девочки школьники — от первоклассников до старших классов. Они стояли молча, почти не шевелясь, только переступая с ноги на ногу, и смотрели в распахнутый люк, где виднелось голубое небо да плоская белая крыша далекого пакгауза. Несколько секунд Горбовский, покусывая губу, смотрел на детей.
— Первоклассников перевести в коридор,— сказал он.— Второй и третий классы — в рубку. Сейчас же.
— И это еще не все,— тихо сказал Диксон.— Десять человек застряли где-то на пути из Детского… Впрочем, кажется, они погибли. Группа старшеклассников отказывается грузиться. И есть еще группа детей аутсайдеров, которые только сейчас прибыли. Впрочем, сами увидите.
— Вы все-таки сделайте, как я сказал,— предложил Горбовский.— Первые три класса — в коридор и в рубку. А сюда — свет, экран, показывайте фильмы. Исторические фильмы. Пусть смотрят, как бывало раньше. Действуйте, Перси. И еще — составьте из ребят цепочку до Валькенштейна, пусть по конвейеру передают детали, это их немного займет.
Он с трудом протиснулся к люку и сбежал вниз. У подножия трапа, окруженная воспитателями, стояла большая группа ребятишек разного возраста. Слева беспорядочной грудой было свалено все самое драгоценное из предметов материальной культуры Радуги: связки документов, папки, машины и модели машин, закутанные в материю скульптуры, свертки холстов. А справа, шагах в двадцати, стояли угрюмые юноши и девушки пятнадцати-шестнадцати лет, и перед ними, заложив руки за спину, нагнув голову, расхаживал очень серьезный Станислав Пишта. Негромко, но внятно он говорил:
— …Считайте, что это экзамен. Поменьше думайте о себе и побольше о других. Ну и что же, что вам стыдно? Возьмите себя в руки, пересильте это чувство!
Старшеклассники упрямо молчали. И подавленно молчали взрослые, сгрудившиеся перед грузовым люком. Некоторые ребята украдкой оглядывались, и было видно, что они не прочь удрать, но бежать было невозможно — вокруг стояли их отцы и матери. Горбовский посмотрел на люк. Даже отсюда было видно, что корабль набит битком. В широком, как ворота, люке тесной шеренгой стояли дети. Лица у них были недетские — слишком серьезные и слишком печальные.
К Горбовскому как-то боком придвинулся огромный, очень красивый молодой человек с тоскливыми просящими глазами, безобразно не соответствующими всему его облику.
— Одно слово, капитан,— проговорил он дрожащим голосом.— Одно только слово…
— Минутку,— сказал Горбовский.
Он подошел к Пиште и обнял его за плечи.
— Места хватит всем,— говорил Пишта.— Пусть это вас не беспокоит…
— Станислав,— сказал Горбовский,— распорядись грузить оставшихся.
— Там нет мест,— очень непоследовательно возразил Пишта.— Мы ждали тебя. Хорошо бы очистить резервную Д-камеру.
— На «Тариэле» нет резервных Д-камер. Но место сейчас будет. Распоряжайся.
Горбовский остался лицом к лицу со старшеклассниками.
— Мы не хотим лететь,— сообщил один из них, белобрысый рослый парнишка с яркими зелеными глазами.— Лететь должны воспитатели.
— Правильно! — сказала маленькая девушка в спортивных брюках. Позади голос Перси Диксона крикнул:
— Бросайте! Прямо на землю!
Из люка посыпались звонкие пластины блок-схем. Конвейер заработал.
— Вот что, мальчики и девочки,— сказал Горбовский.— Во-первых, у вас еще нет права голоса, потому что вы еще не кончили школу. И во-вторых, нужно иметь совесть. Правда, вы еще молоды и рветесь на геройские подвиги, но дело-то в том, что здесь вы не нужны, а в корабле нужны. Мне страшно подумать, что там будет в инерционном полете. Нужно по два старших на каждую каюту к дошкольникам, по крайней мере три ловкие девочки для яслей и помогать женщинам с новорожденными. Короче говоря, вот где от вас потребуется подвиг.
— Простите, капитан,— насмешливо сказал зеленоглазый,— но все эти обязанности прекрасно могут выполнить воспитательницы.
— Простите, юноша,— сказал Горбовский,— но я полагаю, вам известны права капитана. Как капитан, я вам обещаю, что из воспитателей полетят только два человека. А главное — напрягитесь и попробуйте представить себе, как будут дальше жить ваши воспитатели, если они займут ваши места на корабле. Игры кончились, мальчики и девочки, перед вами жизнь, какой она бывает иногда,— к счастью, редко. А теперь простите, я занят. В утешение могу сказать вам только одно: в корабль вы войдете последними. Все!