А.П.Чехов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Последний раз я видел А.П. зимой, в год его смерти, в Москве, на литературной "среде" у Н.Д.Телешова{369}. "Среда" была блестящая: на ней присутствовали, кроме А.П. с своей женой и сестрой Марией Павловной, Андреев, Горький, Вересаев, Бунин, Тимковский, Серафимович, Голоушев, Разумовский. Покойный В.А.Гольцев делал доклад о философии Ницше, были легкие прения, но не было ничего острого. У Антона Павловича недуг был в полном развитии. Внешний вид его был вид страдальца. Глядя на него, как-то не верилось, что это тот прежний Чехов, которого я раньше встречал. Прежде всего поражала его худоба. У
Весной 1904 года вышла одна из моих книжек, и я послал ее А.П.{369}, но вслед за этим узнал из газет о плохом состоянии его здоровья, и мне стало неловко, что я побеспокоил его своим письмом. И вдруг, совершенно /370/ неожиданно для себя, получаю от него письмо. Оно было написано накануне его отъезда из Москвы за границу. Он благодарил меня за присланную ему книжку и выражал такую теплую сердечность и добродушие, которые меня даже удивили. Но мое желание - получить что-нибудь из его вещей в обмен - он обещал исполнить, как только вернется из-за границы{370}, куда его посылают доктора.
Но из-за границы вернулся только его прах, который Москва торжественно и похоронила на кладбище Новодевичьего монастыря. /371/
К.С.СТАНИСЛАВСКИЙ. А.П.ЧЕХОВ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕАТРЕ
Воспоминания
Где и когда я познакомился с Ант.Павл.Чеховым - не помню. Вероятно, это случилось в 18..{371}.
В первый период нашего знакомства, то есть до возникновения Художественного театра, мы изредка встречались с ним на официальных обедах, юбилеях, в театрах.
Эти встречи не оставили в моей памяти никакого следа, за исключением трех моментов.
Помню встречу в книжном магазине А.С.Суворина в Москве.
Сам хозяин, в то время издатель Чехова, стоял среди комнаты и с жаром порицал кого-то. Незнакомый господин, в черном цилиндре и сером макинтоше, в очень почтительной позе стоял рядом, держа только что купленную пачку книг, а А.П., опершись о прилавок, просматривал переплеты лежащих подле него книг и изредка прерывал речь А.С.Суворина короткими фразами, которые принимались взрывом хохота.
Очень смешон был господин в макинтоше. От прилива смеха и восторга он бросал пачку книг на прилавок и спокойно брал ее опять, когда становился серьезным.
Антон Павлович обратился и ко мне с какой-то приветливой шуткой, но я не ценил тогда его юмора.
Мне трудно покаяться в том, что Антон Павлович был мне в то время мало симпатичен. /372/
Он мне казался гордым, надменным и не без хитрости. Потому ли, что его манера запрокидывать назад голову придавала ему такой вид, - но она происходила от его близорукости: так ему было удобнее смотреть через пенсне. Привычка ли глядеть поверх говорящего с ним, или суетливая манера ежеминутно поправлять пенсне делали его в моих глазах надменным и неискренним, но на самом деле все это происходило от милой застенчивости, которой я в то время уловить не мог.
Другая малозначащая встреча, уцелевшая у меня в памяти, произошла в Москве, в театре Корша, на музыкально-литературном вечере в пользу фонда литераторов{372}.
Я в первый раз выступал в настоящем театре, перед настоящей публикой и был очень занят собой.
Не без умысла оставил я верхнее платье не за кулисами, как полагается актерам, а в коридоре партера. Я рассчитывал надеть его здесь, среди любопытных взоров той публики, которую я собирался поразить.
В действительности случилось иначе. Мне пришлось торопиться, чтобы уйти незамеченным.
В эту-то критическую минуту и произошла встреча с Антоном Павловичем. Он прямо подошел ко мне и приветливо обратился со следующими словами:
– Вы же, говорят, чудесно играете мою пьесу "Медведь"{372}. Послушайте, сыграйте же. Я приду смотреть, а потом напишу рецензию.
Помолчав, он добавил:
– И авторские получу.
Помолчав еще, он заключил:
– 1 р. 25 к.
Признаться, я обиделся тогда, зачем он не похвалил меня за только что исполненную роль.
Теперь я вспоминаю эти слова с умилением.
Вероятно, А.П. хотел ободрить меня своей шуткой после только что испытанной мною неудачи.
Обстановка третьей и последней уцелевшей в моей памяти встречи первого периода знакомства с А.П. такова: маленький, тесный кабинет редактора известного журнала.
Много незнакомых людей.
Накурено. /373/
Известный в то время архитектор и друг А.П.Чехова демонстрировал план здания для народного дома, чайной и театра{373}. Я робко возражал ему по своей специальности.
Все глубокомысленно слушали, а А.П. ходил по комнате, всех смешил и, откровенно говоря, всем мешал. В тот вечер он казался особенно жизнерадостным: большой, полный, румяный и улыбающийся.
Тогда я не понимал, что его так радовало.
Теперь я знаю.
Он радовался новому и хорошему делу в Москве. Он был счастлив тем, что к темным людям проникнет маленький луч света. И после всю жизнь его радовало все, что красит человеческую жизнь.
– Послушайте! это же чудесно, - говорил он в таких случаях, и детски чистая улыбка молодила его.
Второй период нашего знакомства с Антоном Павловичем богат дорогими для меня воспоминаниями.
Весной 189[7] года зародился Московский Художественно-общедоступный театр.
Пайщики набирались с большим трудом, так как новому делу не пророчили успеха.
Антон Павлович откликнулся по первому призыву и вступил в число пайщиков. Он интересовался всеми мелочами нашей подготовительной работы и просил писать ему почаще и побольше.
Он рвался в Москву, но болезнь приковывала его безвыездно к Ялте, которую он называл Чертовым островом, а себя сравнивал с Дрейфусом{373}.
Больше всего он, конечно, интересовался репертуаром будущего театра{373}.
На постановку его "Чайки" он ни за что не соглашался. После неуспеха ее в С.-Петербурге{373} это было его больное, а следовательно, и любимое детище.