Аальхарнская трилогия. Трилогия
Шрифт:
Какая же она славная, подумал Луш с тем умилением, которого за ним не водилось уже лет двадцать, и произнес:
— Вы, звезда моя, не только прекрасны, но и скромны. Как вас зовут? Почему я раньше не встречал вас во дворце?
— Софья Стер, ваше величество, — ответила девушка и сделала еще один реверанс, при виде которого у дворцового наставника изящных манер приключилось бы разлитие желчи от зависти. — А во дворце вы меня не встречали потому, что я сирота, и не имею права по бедности быть представленной ко двору.
—
Софья пожала плечами.
— Не знаю, ваше величество. Мне не приходилось бывать на балах, — она смущенно вздохнула и опустила глаза. — Если его неусыпность не будет против, то я с удовольствием приду на праздник.
Ну конечно. Его неусыпность. Пусть сидит себе да пьянствует со своими ведьмами, его мнения вообще не спросят. А девушка-то истинное чудо. Дух небесный, ни больше, ни меньше.
Из зала донеслись призывные звуки труб, объявлявших о начале второй части спектакля. Софья вздрогнула и отняла руку.
— Всего доброго, ваше величество, — сказала она, отступая. — Благодарю вас за вашу доброту.
И убежала, словно сказочная Замарашка с бала, оставив своего спутника поразмышлять в одиночестве о тайнах женской красоты. Луш вздохнул и отправился в зрительный зал.
Возле входа в ложу он услышал голоса, в одном из которых узнал супругу — и, надо сказать, Гвель едва ли не открыто с кем-то кокетничала. Луш остановился за складкой занавески и стал слушать, представляя, насколько велик будет конфуз, если его обнаружат в подобной щекотливой ситуации.
— А вы сказочно щедры с вашей подругой. Такие украшения я видела только на женах сулифатских шейхов, и то они носят их не во всякий день.
Луш успокоился. Кто о чем, а Гвель о побрякушках. Забыла уже, дрянь жадная, как ее пинчищами по полу валяли. А вот чего ради Торн сюда забрался? Какие выгоды ищет?
— Право, ваше высочество, украшения дело наживное. Перед вашей прелестью меркнут все алмазы мира, — откликнулся декан. Мягко стелет, да как бы не жестко вышло спать, подумал Луш. — Впрочем, если вам интересны эти камни, то я пришлю ко двору своего сулифатского поставщика. И не волнуйтесь о цене, все, выбранное вами, станет моим скромным подарком.
Луш слегка отодвинул занавеску и заглянул в ложу. В этот момент Гвель взвизгнула от восторга, словно деревенская девчонка, и благодарно стиснула руку Торна.
— Правда? — воскликнула она. — Ваша неусыпность, вы самый галантный кавалер!
— Что вы, это мелочи, — небрежно произнес Торн и встал с кресла. Герольды трубили второй
* * *
Домой — а Софья уже привыкла называть особняк на площади Звезд своим домом — они добрались по отдельности. Войдя и закрыв дверь, Софья увидела на вешалке знакомый плащ и окликнула:
— Шани, вы дома?
— Дома, дома, — ответили из гостиной. — Проходи.
Софья быстро сняла плащ и прошла в гостиную. Шани сидел у камина и делал какие-то пометки в очередной стопке бумажных листов. Софья вспомнила, как три месяца назад, только-только попав в этот дом и обустраиваясь на новом месте, наткнулась на рукопись «Ромуша и Юлеты», сплошь исчерканную алыми чернилами. По большому счету, трагедию переписали заново, продравшись сквозь бездарность драматурга к тому, что сегодня предстало перед зрителями.
Люди плакали и не стеснялись своих слез. Какой-то пехотный капитан, искренне рыдавший и не видевший в этом обиды для чести, вдруг заорал во всю глотку «Не пей яд, дурак! Она жива!» — и кинулся было на сцену, спасать влюбленных от неминуемой гибели. Софья плакала тоже: она почему-то с самого начала была уверена, что у пьесы не будет счастливого конца. Настолько сильная любовь просто обязана была оборваться на взлете.
А Шани тогда забрал у нее рукопись и попросил больше ее не трогать. Очень спокойно попросил, но Софья ощутила холодок по позвоночнику. Заступник с ней, с этой исчерканной пьесой, не больно-то и хотелось…
— Как там государь поживает? — осведомился Шани. Софья села в кресло напротив и ответила:
— Пригласил меня на карнавал. Мило, правда?
Шани усмехнулся. Софья подумала, что когда ведьмы видят эту ухмылку, кривую и нервную, то они дружным хором начинают признаваться во всем, что сделали и не сделали. Она бы точно призналась.
— А ее величеству понравились твои бриллианты. Я обещал ей подарить в точности такие же.
— Все идет по плану? — уточнила она на всякий случай, глядя в камин, где пламя жадно глодало поленья. В этом году лето в Аальхарне выдалось дождливым и холодным, печи приходилось топить каждый день, но Софья все равно просыпалась под утро от того, что вконец замерзала.
— Да, — ответил Шани и вынул из внутреннего кармана камзола пузырек с темно-коричневой жидкостью. — Тебе страшно, Софья?
Она пожала плечами. Маленький пузырек, привезенный от ведьмы, пугал и завораживал; Софья опустила лицо на ладони и некоторое время сидела так, не шевелясь. Когда она подняла голову, то Шани уже успел убрать отраву назад.
— Не знаю, — сказала Софья. — Если бы вы не были так ко мне добры, то, наверное, я бы боялась. Ужасно боялась…, - она помолчала и призналась: — Я ведь трусиха жуткая.