Абориген
Шрифт:
(Отряд «Воля Эстебана» самораспустился в тот же день: и я, и Армен здраво рассудили, что прежде надо многое выяснить и разузнать, а уж потом действовать. Странно, но никого из нас не преследовали – ни землюки, которые многих саботажников уничтожили накануне войны просто с орбиты, не мороча себе и людям головы соображениями морали и невмешательства, ни синие, которым, по идее, они могли передоверить дела такого мелкого масштаба. А может быть, они и передоверили, да только и среди синих попадались саботажники…)
93
Вот и сейчас я чувствовал примерно то же самое:
Ну, вы меня понимаете. Вы же сами всё помните. Какой это был шок.
94
Макбетик, отдадим ему должное, пришёл в себя быстро. И в отличие от меня мыслил он категориями не перспективными, а сиюминутными.
– Три дня, – раздумчиво повторил он за диктором. – И всего тысяча…
– Да уж, – сказал я. – Задача… Ну что, мы тут закончили? Тогда разлетаемся. Армену скажи, что я его навещу… ну – сразу после.
– Это вряд ли, – сказал Макбет. Потом почти крикнул: – Эдик, нет! Не смей!
Это клеврет заходил мне за спину.
– Уймись, дурак, – сказал я, не оборачиваясь. Движением плеч скинул куртку – так, чтобы показались лопатки. Свёл их.
Клеврет тихо ойкнул.
– Дядя Север, – сказал Макбет, – я ведь – не для ссоры… Только теперь же, получается, – всё по-другому. И всё, что было, – оно как бы и… нет его. Ведь так?
Он хотел от меня чуть ли не одобрения.
– Ну, не совсем, – сказал я. – Кое-что останется. Память останется.
– Это не в счёт, – сказал он.
– В войну тоже так считали.
– Вот поэтому и проиграли.
– Я тебе потом расскажу, почему проиграли. Но точно не поэтому.
– Вы пока тут поживёте, – жёстко отрезал Макбет. – Дяде Армену я скажу, он разрешит… Мы – уж как-нибудь сами. Без вас. Хватит.
Я решил не возражать.
Они обрубили Собаке обе лопасти и улетели.
Гагарин
Дважды мы счастливо разминулись с теми, кто бежал нам навстречу: они бежали с фонарями, а мы – без. Поэтому мы успевали прижаться к опоре, слиться со стеной. Это как в таиге: расслабься, и пыльца тебя не найдёт…
Когда побежала вторая группа, человек семь, я почувствовал, что там, впереди, никого не осталось. Я не знаю, почему я так решил, но меня охватила абсолютная… я бы даже сказал, безмятежность.
Что-то случилось. Я не знаю, что. Но наши враги ушли, и какое-то время нам можно будет не опасаться ничего.
Только сейчас я понял, как много всего – и отовсюду – нам угрожало.
Я сказал об этом Лю, но она ничего такого не чувствовала, она только пожала плечами. Я мог её понять – буквально за минуту обрести и вновь потерять отца… и теперь всё её существо занято только этим.
Я попытался представить себе такое, но у меня не получилось.
Скажете, я слишком легко и быстро смирился с потерей Игната? Нет, это не так. Это не так. Но Игнат… он был мне больше, чем отец, и он был мудр, он не привязывал меня к себе, со стороны
Не буду. Сами расскажут, если захотят.
В общем, смерть Игната – даже такая внезапная, страшная, несправедливая – она меня не держала. Был один удар, и всё. А плен Артура Генриховича – держал, из-за него Лю могла начать делать глупости, и я тоже мог начать их делать… да мы и начали, собственно. Хорошо, что выкрутились, – повезло, но… Но.
Я всё это к тому рассказываю, что мы брели, и брели, и брели по совершенно тёмному бесконечному штреку, я выставил фонарь на самый слабый свет – чтобы только под ноги, – и вдруг Лю сказала:
– Извини. Я так больше не могу. Иди один, а я… Ну, я не могу, правда. Я только воду возьму?
– Ты что, не слышишь? – сказал я. Я ничего не слышал, но мне надо было её отвлечь.
– Что?
– Гудит.
– Нет. А что?
– Точно не слышишь?
– Ну… – она замерла, прислушиваясь. – Что это?
– Это барьер. Мы под Стеной. Это инфразвук на тебя так давит. Это не ты сама так думаешь. Понятно?
Она замялась.
– Идём, – настаивал я. – Нехорошо тут стоять. Тут всякую дрянь в мозги подцепить можно.
И – поволок Лю дальше. Уже без особой опаски подсвечивая себе путь. Она сопротивлялась, но с заметным сомнением.
– Змей, – ругнулась она вдруг. – Мы же забыли посмотреть, чего вдруг это все задёргались?
– Давай чуть попозже, – сказал я. – Найдём какое-нибудь закрытое местечко.
– Ну… А то вдруг мы вылезем, а там уже ничего нет.
– Может быть и такое, – согласился я. – Ну и какой смысл знать заранее?
Инфразвук я, может быть, и не совсем придумал: мысли путались, перед глазами возникали странные картины, тут же пропадали. Когда под ногами запружинили доски, а под рукой я обнаружил гладкие перила, то не мог понять, куда нас занесло, почему ночь и почему дождь. И откуда ветер.
(Штрек пересёк узкую косую расселину, выходящую на поверхность. По ней тоже можно было выбраться, но мы этого не знали и об этом не подумали – мозги, что называется, отсушило. Прошли по мостику и двинулись дальше.)
Дальше был полный беспорядок: брошенные тачки и инструменты, штабеля брёвен и брусьев, между которыми приходилось протискиваться, вёдра, бочки…
И тут путь нам преградила решётка: новенькая, почти без ржавчины. Похоже, что решётка должна была сдвигаться и раздвигаться, но механизм, который делал бы это, валялся рядом, среди разбросанных болтов. Я не сразу, но догадался, как можно чуть-чуть сдвинуть решётку и без механизма. То есть это был ещё тот геморрой, и я ободрал все руки – но мы в конце концов пролезли в образовавшуюся щель и двинулись дальше.